Letter 979

Date	25 November/7 December 1878
Addressed to	Aleksandra Davydova
Where written	Florence
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 17, л. 70–71)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 464–465 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 476–477

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

25 ноября 7 дек[абря]  1878 Дорогая моя Саша! Письмо твоё получил вчера. Это было первое и до сих пор единственное письма, полученное мною на вилле Bonciani. Для меня решительно непостижимо, почему ни Толя, ни Модя, ни другие мне ничего не пишут. Я поселился среди совершенно безмолвной и пустынной, но прелестной местности в квартире, которая, как и следовало ожидать, преисполнена комфорта и даже роскоши. Очень может быть, что, если б Вы оставались теперь в Каменке, я бы грустил и жалел бы, что меня с Вами нет. Но так как Вы уехали, то я нахожусь в совершенно спокойном и бодра м состоянии духа. Так как все дорогие моему сердцу лица здоровы и благополучны, то я без всякой скуки могу ещё прожить в одиночестве до Вашего возвращения в Каменку, куда вскоре после Вас я, вероятно, и прибуду. К началу поста я поеду в Петербург (в этот ненавистный город), куда меня тянет необходимость и жажда свидания с братьями, Папашей, Анной. Не будь их там, конечно, никогда бы нос мой не показался на Невском проспекте. Вообще меня часто приводит в уныние мысль, что самые дорогие для меня существа в мире проживают в Петербурге и что ради свидания с ними я не магу избегнуть сей великолепной, но унылой и печальной столицы. Я думаю, мало на свете людей, которые подобно мне могли бы без скуки и тоски проводить дни в таком безусловном одиночестве, как я. Случается вечером, что Алёша ляжет спать часов в 9, а я до 12 часа в сижу один среди такой абсолютной тишины, что ни единого звука, кроме биения собственного сердца, не слышишь. Дом мой на горе. Ночи теперь лунные; иногда я выхожу на балкон и наслаждаюсь этой тишиной и этим одиночеством. Иногда, однако же, когда начнёшь думать а всех Вас, моих милых и дорогих, сделается грустно. Напр[имер], про чтя твоё вчерашнее письмо, я задумался. Я очень хорошо понимаю, как ты, бедненькая, тяжело перенесла разлуку с младшими ради старших детей! Надеюсь, что теперь уже удовольствие, испытываемое Таней и Верушей от поездки, утешила тебя в разлуке с чудными мальчиками. Часто задумываюсь также насчёт Толи. Чего бы я не дал, чтоб он перестал хандрить, скучать и быть недовольным! Я пробуду здесь ещё недели две и куда поеду потом, ещё не знаю. Но только во всяком случае долго за границей я не засижусь. Одиночества — вещь очень приятная, но только под условием, чтобы в недалёком будущем была перспектива свидания со всеми Вами, ибо, по правде сказать, жизнь только оттого и хороша, что вы все существуете на свете. Ничего не может быть трогательнее, как заботливость, которою меня окружает моя невидимая добрая фея M[ada]me Мекк. Но близость её от меня немножко смущает. Прощай, родная, будь здорова и не тоскуй о детях, ведь не надолго расстались. С каким наслаждением я вспоминаю чудную неделю, проведённую у Вас. Твой П. Чайковский

25 November 7 December  1878 My dear Sasha! I received your letter yesterday. This was the first, and thus far the only, letter I have received at the Villa Bonciani. It is absolutely unfathomable to me why neither Tolya, nor Modya, nor the others write to me. I have settled in the midst of a completely silent and deserted, but delightful area, in an apartment which, as ought to be expected, is packed with comfort and even luxury. It may very well be that if you were staying in Kamenka now, I would be miserable and regret not being with you. But as you have left, I am in a thoroughly calm and peaceful state of mind. Since everyone dear to me is safe and well, I can live in solitude without any ennui until your return to Kamenka, where I shall probably arrive soon after you. I shall travel to Petersburg (that hateful city) for the start of the fast, where I am drawn by necessity and a hankering to see my brothers, Papasha and Anna. If they were not there, then, naturally, I would never show my nose on Nevsky Prospect. Generally I am often driven to despair by the thought that the creatures most dear to me in the world live in Petersburg, and that for the same of meeting them I cannot avoid this magnificent, but dismal and miserable capital. I think there are few people on this earth who, like me, could spend their days without boredom and melancholy in such absolute solitude. It so happens that Alyosha goes to be a 9 o'clock in the evening, and I sit alone until 12 o'clock in such absolute silence that there is not a single sound to be heard, except the beating of my own heart. My house is on a mountain. The nights are moonlit; sometimes I go out onto the balcony and enjoy this silence and solitude. Sometimes, however, when I start thinking about all of you, my dear and beloved ones, I feel sad. For example, after reading your letter yesterday, I was ruminating. I understand very well how hard it was for you, poor thing, to endure being separated from the younger ones for the sake of the older children! I hope now that the pleasure that Tanya and Verusha experience from the trip is of consolation to you in your separation from the wonderful boys. I also often think about Tolya. What I would not give for him to stop moping, and being bored and discontented! I shall stay here another two weeks, and I do not yet know where I shall go after that. But in any case, I shall not be staying abroad for long. Solitude is a very pleasant thing, but only on condition that there is the prospect of meeting all of you in the near future, because, to tell the truth, life is only good because all of you exist in this world. Nothing could be more touching than the kindness with which my good fairy Madame Meck surrounds me. But her closeness to me is somewhat disconcerting. Farwell, my dear one, keep well, and do not pine for the children, because you are not apart for long. I remember the wonderful week I spent with you with such pleasure. Yours P. Tchaikovsky