Letter 561

Date	8/20 or 9/21 May 1877
Addressed to	Ivan Klimenko
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	unknown
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 532 (abridged) Мои воспоминания о Петре Ильиче Чайковском (1908), p. 70–71 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 131–132 (abridged)
Notes	Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve Includes the short humorous poem Like an Bull to His Cow (TH 382, ČW 616)

Text and Translation

Based on a handwritten copy in the Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve at Klin, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter. The ellipses (...) indicate parts of the letter which have been omitted from all previous publications of this letter, and which it has not yet proved possible to restore from other sources.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

1877. 8 мая 12 ч[асов] ночи Любезный и дорогой моему сердцу Иван! Нехорошо ты делаешь, что не хочешь приехать сюда. Сидя в Ростове, не так-то удобно место искать. Вот, например, Рубинштейн третьего дня говорил с кем-то, чтобы тебя взяли архитектором в Кредитное общество. Но как знать твои условия? Напротив, будь ты здесь, сейчас же узнали бы, что годится и что не годится тебе. Ададуровым насчёт места сказано. Оба изъявили охоту похлопотать для тебя. Но про эту готовность дать тебе хорошее место я давно слышу — однако же результатов нет. Минодора, говоря о тебе, каждый раз закидывает глазки кверху и клянётся, что любит тебя. Но этим до сих пор все дело и ограничивалось. Посмотрим, что они сделают теперь. И. Г. фон Дервиз тоже прошен, но, впрочем, он и Ададуров одно и то же. Что касается Адамова, то просить его я готов, но чего, какого места, — решительно не знаю. Ещё раз повторю, что глупо не приехать и самому не хлопотать. Товарищей губернаторов у меня нет. Третьякова уже просили и ещё просить будем. Вообще, будь уверен, что будет сделано все возможное. Тебя очень здесь любят, и всеобщее расположение к тебе так живо, что как будто ты вчера только уехал, а между тем прошло целых пять лет. Я очень изменился за это время и физически, и, в особенности, морально. Весёлости и охоты дурачиться не оказывается вовсе. Молодости не осталось ни на грош. Жизнь страшно пуста, скучна и пошла. Сильно подумываю о женитьбе или другой прочной связи. Но единственно, что осталось в прежнем виде — это охота писать. Если бы обстоятельства сложились иначе, если б своему стремлению творить я бы не встречал на каждом шагу препятствий в виде, напр[имер], консерваторских уроков, которые с каждым днём делаются все противнее и противнее, то мог бы написать когда-нибудь что-нибудь вполне хорошее. Но увы, к консерватории я прикован. Разве тряхнуть стариной и стишки тебе написать? Пожалуй. Как бычок своей коровке Иль как вор своей воровке! Как [...] Чист душою, чужд измене. Старый Пётр своей Климене Будет верен завсегда! Я уезжаю из Москвы в самом конце месяца и до сентября не возвращусь. Непременно напишу тебе ещё раз, когда определится возможность того или другого места для тебя. Насчёт денег я передал твоё желание Кашкину и поручил ему сказать Лямину. Если из этого ничего не выйдет, то рублей 50 я очень легко могу дать тебе взаймы. Напиши только. Твой друг П. Ч.

1877. 8 May 12 o'clock at night My beloved and dear heart Ivan! It's not a good thing that you don't want to come here. Stuck in Rostov it's not so convenient to look for a position. For example, the day before yesterday Rubinstein talked to someone about engaging you as an architect to the Credit Society here. But how do they know your terms? On the other hand, if you were here, they would immediately know what's good and what's no so good for you. Adadurov has also spoken about a position. Both expressed a willingness to assist you. But I've been hearing abut this readiness to give you a good position for ages — yet, nothing comes of it. Every time Minodora talks about you, she casts here eyes upwards and swears that she loves you. But that's the extent of the matter so far. Let's see what they do now. I. G. von Derviz was also consulted, however, he and Adadurov are one and the same. As for Adamov, I'm prepared to ask him, but for what, in what position — I absolutely do not know. I repeat once again that it's foolish not to come and see about this yourself. I have no fellow governors. Tretkaov has already been asked, and we'll ask again. Generally, be assured that everything possible will be done. You are loved very much here, and everyone's affection for you is so strong that it's as if you just left yesterday, and yet a whole five years have passed. I've changed a lot during this time, both physically and, especially, mentally. The high spirits and desire to act the fool have deserted me completely. I've not a penny of youth left. Life is terribly empty, tedious, and passé. I'm strongly considering marriage or another lasting relationship. But the only thing that remains the same as before is the desire to write. If circumstances had turned out differently, if my aspiration to create had not encountered obstacles at every step in the form of, for example, conservatory lessons, which are becoming more and more objectionable every day, then one day I might have written something quite good. But, alas, I am chained to the conservatory. Can I hark back to the old days and write poems for you? Perhaps. Like a bull to his cow Or like a thief to his wife! Like [...] A pure soul, a stranger to infidelity. Old Pyotr to his Klimene Shall be forever faithful! I'm leaving Moscow at the very end of the month and won't be back until September. I'll certainly write to you again when the possibility of one or other position for you has been determined. As for money, I conveyed your wish to Kashkin and instructed him to tell Lyamin. If nothing comes of this, then I can very easily lend you 50 rubles. Just write. Your friend P. T.