Letter 631

Date	27 October/8 November 1877
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Clarens
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1482)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 304–306 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 207–209 (abridged)
Notes	Original incorrectly dated "26 October/8 November"

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Clarens  26 октября 8 ноября  1877 г[ода] Модя! Твоё милое письма получил сегодня, а вчера прочитал присланные тобой письма Саши и А[нтонины] И[вановны]. Последнее очень любопытно и в то же время отвратительно, если сравнить его с письмом, которое она написала Толе, полученное тоже вчера. Последнее письмо замечательно тем, что из овцы, умилившей тебя да того, что даже в отдалённом будущем ты предположил возможность примирения между нами, — она вдруг явилась весьма лютой, коварной и хитрой кошкой. Я оказался обманщиком, женившимся на ней, чтоб замаскироваться, я ежедневно оскорблял её, она много от меня претерпела, она ужасается моему позорному пороку и т. д. и т. д. О, какая мерзость! Но черт с ней. Письмо Саши тоже неприятно. По её рассказу я заключаю, что уж если Беби знает мою историю и осуждает меня, то чего же ожидать от всех других! Не скоро, или лучше сказать, никогда мне теперь нельзя будет показать носа в Каменку. Это очень грустно. Мне жаль, что Саша, увлеченная своим добрым сердцем, взяла к себе A[нтонину] И[вановну]! Это не упростит, а усложнит дело. Теперь я уже написал А[нтонине] И[вановне] моё абсолютное решение не жить с ней. Засим я предоставил ей полную свободу выбрать место жительства и требовать от меня какого она хочет удовлетворения. Но ещё раз скажу, черт с ней. Перехожу к твоим делам, мой! Милый Модя. Вот тебе мой совет. Не говори с Конради, — это ни к чему не поведёт, потому что ты никогда не решишься высказать ему своих требований вовсем их объёме. Напиши ему обстоятельно и с достоинством. Если тебе нужно сразу крупную сумму, то попроси его выдать тебе тысячу рублей из тех десяти, которые обещаны. Прибавки двух тысяч не проси, — это мне как-то не нравится. Что касается увеличения жалования, то на это я более согласен, хотя и это мне не совсем по нутру. Если в нем есть хоть капля порядочности, то из твоего письма, которое будет прекрасно написано, он сам поймёт, что это нужно сделать. Мне кажется, что это будет более благородно, чем прямо просить прибавки. Во всяком случае, для просьбы о прибавке времени ещё мало прошло. Но, впрочем, я всё-таки не могу дать вполне разумного совета, ибо недостаточно знаю Конради. В то время, когда ты нуждаешься в деньгах, — я внезапно сделался если не богачом, то надолго совершенно обеспеченным человеком. Известная тебе особа прислала мне 3 тысячи франков, и засим будет посылать ежемесячно 1500. Все это предложено с такой изумительною деликатностью, с такой добротой, что мне даже не особенно совестно. Боже мой! до чего эта женщина добра, щедра и деликатна. В то же время и умна удивительно, потому что она, оказывая мне такие неизмеримые услуги, делает это так, что я ни на минуту не сомневаюсь в том, что она делает это с радостью. Таким образом, я имею теперь полную возможность не только хорошо и покойно жить несколько месяцев за границей, уплатить долги и в том числе долг Леве, содержать А[нтонину] И[вановну], выписать Алёшу, помочь Котеку поехать за границу. Кстати, если он ещё в Петербурге. то ради Бога, отыщи его и скажи ему все это, но более никому на свете. Я беру с тебя честное слово, что ты никому не проговоришься. Мне, например. страшно, что ты скажешь Ларошу: никому, никому!!! Говори всем, что я получил субсидии из Консерватории и живу на эти деньги. Мне очень бы хотелось помочь тебе в твоих денежных затруднениях; напиши мне, мой милый, и я с радостью приду к тебе на помощь. Я решил с Толей через несколько дней по ехать в Италию и потому прошу тебя адресовать мне письмо в Рим poste restante. Не знаю, долго ли останусь там, — но оттуда я дам тебе мой адрес, т. е. адрес того места, где я поселюсь окончательно. Если б не письмо Ант[онины] Ив[ановны], которое меня и Толю очень уязвило, то расположение духа было бы превосходно, — конечно, насколько это возможно при столь ненормальных и грустных обстоятельствах. Каменка меня очень смущает и причиняет много грустных чувств. Ещё один секрет я сообщу тебе. Очень странно и малодушно это, — но не могу побороть себя. Мне и Толе, обоим, до того страстно захотелось побывать в Париже, что мы решили ехать через Lausanne и Pontarlier в этот божественный город, а потом дня через три в Италию. Не правда ли, что это очень малодушно!!! Пожалуйста, храни это в тайне: мы останемся там никак, не более трёх дней и потом, не останавливаясь поедем в Рим, где я и буду ожидать письма от тебя. Здесь погода стоит идеальная, и мы делаем превосходные прогулки ежедневно. Сейчас только мы пришли из Gorge du Chauderon, — прелестное, тихое, орошённое чудными каскадами местечко. Вот что, Модя. Принялся бы ты теперь за писание. Когда ты, наконец, начнёшь эксплуатировать свой литературный талант. Надеюсь, что наконец все устроится настолько благоприятно, что тебе можно будет не только писать спокойно письма, но и повести и комедии. Крепко тебя целую. Твой П. Чайковский

Clarens  26 October 8 November  1877 Modya! I received your sweet letter today, and yesterday I read the letters you sent to me from Sasha and Antonina Ivanovna. The latter is very curious and at the same time horrid, by comparison with the letter she wrote to Tolya, which also came yesterday. The second letter is remarkable in that from the sheep, who touched you, such that you even suggested the possibility of a reconciliation between us in the distant future — she has suddenly turned into a very fierce, insidious and cunning cat. It turns out I have been a deceiver, having married her in order to disguise myself, I insulted her daily, she suffered a great deal with me, she is horrified by my shameful vice, etc. etc. Oh what an abomination! But to hell with her. Sasha's letter is also unpleasant. From her account I conclude that if even Baby knows my story and condemns me, then what is to be expected from everyone else! I won't be able to show my face in Kamenka soon, or more likely, never again. This is very sad. I am sorry that Sasha, carried away by her kind heart, took Antonina Ivanovna into her home! This will not simplify, but rather complicate matters. Now I have already written to Antonina Ivanovna with my absolute decision not to live with her. With that, I gave her complete freedom to choose her place of residence and demand from me whatever satisfaction she wants. But I say again, to hell with her. Turning to your affairs, my dear Modya! Here is my advice to you. Do not talk to Konradi — this will not lead to anything, because you will never dare tell him your demands in full. Write to him thoroughly and with dignity. If you have need of a large sum immediately, then ask him to give you a thousand rubles out of the promised ten thousand. Do not ask for an additional 2 thousand — I do not like this. As for the salary increase, I am more in favour of that, although it isn't altogether to my liking either. If he have even a drop of decency, then from your letter, which will be beautifully written, he himself will understand that this must be done. It seems to me that this will be more dignified than directly asking for an increase. In any case, it is too soon to ask for more time. However, I still cannot give completely reasonable advice, because I don't know Konradi sufficiently well. At a time when you are in need of money, I have suddenly become, if not wealthy, then a thoroughly secure fellow for a while. A person known to you has sent me 3 thousand francs, and will then send 1500 every month. All this was offered with such astonishing delicacy, with such kindness, that I am not even particularly embarrassed. My God! How kind, generous and tactful this woman is. At the same time she is also surprisingly wise, because she, in rendering me such immeasurable services, does so in such a way that I do not doubt for a moment that she does it gladly. Therefore, I am now fully able not only to live well and peacefully for several months abroad, to pay off my debts, including what I owe to Lyova, to support Antonina Ivanovna, pay Alyosha, and help Kotek to go abroad. Incidentally, if he is still in Petersburg, then for God's sake find him and tell him all this, but to no one else on earth. I take your word of honour that you will tell no one. For example, I'm afraid that you will tell Laroche: no one, no one!!! Just tell everyone that I have been receiving subsidies from the Conservatory and living on that money. I should very much like to assist you in your financial difficulties: write to me, my dear fellow, and I shall gladly come to your aid. Tolya and I have decided to go to Italy in a few days, and therefore I ask you to address the letter to me in Rome poste restante. I don't know how long I'll be staying there, but from there I'll give you my address, i.e. the address of the place where I shall take up permanent residence. Were it not for Antonina Ivanovna's letter, which wounded me and Tolya a great deal, then my mood would have been excellent — of course, so far as possible under such abnormal and upsetting circumstances. Kamenka dismays me greatly, and has caused much upset. I shall tell you another secret. It is very odd and cowardly, but I cannot help myself. Tolya and I, the both of us, so passionately wanted to visit Paris that we decided to go via Lausanne and Pontarlier to this divine city, and then on to Italy three days later. Isn't this truly cowardly??? Please, keep this a secret: we won't stay there for more than three days and then we will go on without stopping to Rome, where I shall await a letter from you. The weather here is deal, and we take wonderful walks every day. We have just come from the Gorge du Chauderon — a lovely, quiet place, with wonderful waterfalls. Now look here, Modya. You must start writing now. When will you finally begin to exploit your literary talent? I hope that everything will ultimately turn out so favourably that you will be able not only to write letters in peace, but also stories and comedies. I kiss you hard. Yours P. Tchaikovsky