Letter 327

Date	28 November/10 December 1873
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 36, л. 50–51)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 420–421 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 198–199 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 84–88 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 335–336 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 82–83 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Москва 28 ноября Милый Модя! Редко случалось мне пред кем-либо быть столь виноватым, как пред тобой; с какой важностью я назначил тебе субсидию в сто рублей и как мещански мой государственный банк оную тебе выплачивает. Но на днях произойдёт перемена в моих финансовых обстоятельствах, и тогда... нет, ей-Богу, без шуток, долг будет уплачен. А сия перемена произойдёт по тому случаю, что на будущей неделе будет исполнена моя «Буря», и я по обыкновению получу за это 300 р[ублей] с[еребром] из Муз[ыкального] общества. Эта сумма сильно подбодрит меня. Мне очень любопытно будет прослушать новое моё произведение, на которое я возлагаю большие надежды, и очень жалею, что ты его не будешь слышать, ибо я не прочь принимать к сведению твои мудрые замечания. Я переехал на новую квартиру, которая хоть теснее, но зато уютнее прежней. Жизнь потекла обычным порядком. Из происшествий должен тебя известить об одном очень грустном, а именно, о смерти Вас[илия] Вас[ильевича] Давыдова, на похоронах которого я был. Сцены были очень тяжёлые, и мне кажется, что эта смерть нанесла хоть и ожиданный, но тяжёлый удар Алекс[андре] Ивановне. Из приятелей я теперь лишён самого приятного, т. е. Кондратьева, который провёл здесь 5 недель и теперь находится в Харькове на выборах. У Шиловского я очень часто обедаю, но его сообщество мне крайне тяжело; он день ото дня становится взбалмошнее и тяжелее. Только в нынешнем году я убедился, что в сущности я довольно одинок здесь. У меня много приятелей, но таких, с которыми душу отводишь, как, напр[имер], с Кондратьевым, — совсем нет. Софья Львовна представляет для меня большой ресурс, — но это скорей вещественный атрибут моей обстановки, чем серьёзная дружба. Впрочем, все к лучшему: — и самые милые приятели, будучи многочисленны, мешают работать, а я, слава Богу, не сижу сложа руки. Чтобы заключить достодолжным образом эту маленькую иеремиаду, скажу тебе, положа руку на сердце, что в сущности все меня ужасно любят, и я не знаю, как отблагодарить их за это; я, право, даже не понимаю, за что... и т. д. Мечтал я повидаться с тобой в скором времени по случаю исполнения моей симфонии, но концерты отложены до января. Когда начнутся репетиции оперы (в посту), я приеду в Питер и проживу довольно долго. Крепко тебя целую, Толю тоже и прошу обоих написать мне обстоятельные письма. У Папаши целую ручки и милую Л[изавету] М[ихайловну] прижимаю к сердцу. Тебе очень кланяются Миша, Алёша и Бишка. Твой, П. Чайковский

Moscow 28 November Dear Modya! Rarely have I had occasion to feel so guilty before anyone as I do before you; I grandly assigned you a subsidy of one hundred rubles, and how bourgeois my state bank is being in paying it to you. But in a few days my financial circumstances will change, and then... no, by God, I'm not joking, the debt shall be paid. This change will come about on the occasion of my "Tempest" being performed next week, for which I shall receive the customary 300 silver rubles from the Musical Society. This sum will encourage me greatly. I'm very curious to hear my new work, for which I have great hopes, and I'm very sorry that you won't hear it, because I wouldn't mind taking your wise observations into consideration. I've moved to a new apartment, which, although more cramped, is more convenient than the previous one. Life has been going on as usual. As for events, I have to inform you of one very sad one, namely, the death of Vasily Vasilyevich Davydov, whose funeral I've been to. There were very difficult scenes, and it seems to me that this death, although expected, has dealt a heavy blow to Aleksandra Ivanovna. As for my friends, I'm now deprived of the most welcome, i.e. Kondratyev, who spent 5 weeks here and is now in Kharkov for the elections. I have dinner at Shilovsky's very often, but his company is very taxing for me; he becomes more capricious and difficult every day. Only this year have I become convinced that I am, in essence, quite alone here. I have many acquaintances, but none with whom I can unburden myself, as with Kondratyev, for example. Sofya Lvovna represents a great resource for me, but she is more of a material attribute of my environment, than a serious friendship. To properly conclude this little jeremiad, I shall tell you, with my hand on my heart, that, in essence, everyone loves me dearly, and I don't know how to thank them for this; I truly don't even understand why, etc... I had dreams of seeing you soon at the performance of my symphony, but the concerts have been postponed until January. When the opera rehearsals start (during Lent), I'll be coming to Piter and staying for quite a while. I kiss you hard, Tolya too, and ask both of you to write me detailed letters. I kiss Papasha's hands and press dear Lizaveta Mikhaylovna to my heart. Misha, Alyosha and Bishka send you their best regards. Yours, P. Tchaikovsky