Letter 1915

Date	18/30 December–19/31 December 1881
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Rome
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1377)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 505 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 276–277 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 295–296 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 271–272 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Киев 30/18 дек[абря] 1881 Ничего особенного сообщить сегодня не имею, милый мой Анатоша! Живу приятно, тихо, порядочно ра6отаю, по вечерам винтим с Кондратьевым, изредка бываю у Голицына, наслаждаюсь солнцем и вечным голубым небом. Иногда, впрочем, смертельно хочется на несколько часов перенестись в Россию, увидеть снег, подышать настоящим морозным воздухом, повидать милых и близких. Кстати, о близких. Я еженедельно получаю от Наты письма столь интересные и, несмотря на некоторую безграмотность, так очаровательно написанные, что для нас сущий праздник, когда приходят ея письма. Модест находит даже, что у неё литературный талант есть. Но сущность сообщаемых ею известий не особенно утешительна. Всё более и более потребность выдать Таню замуж и сбыть её с рук делается настоятельною. А ты хорош! В Киеве говорил о сватовстве на Коншиной почти как о деле решённом, — а теперь на попятный двор. Если есть основание желать, чтоб ты женился (а ещё для меня это вопрос), то уж лучшего ничего навыдумаешь, как Коншину. Кондратьев 2-го января уезжает, а вслед за ним и его семейство. Первые дни я буду очень грустить о них, но в отъезде их то хорошо, что будет больше свободного времени. 24-го у нас будет ёлка. В 1-й день здешнего рождества я взял ложу в цирк. Нужна была видеть какое впечатление это зрелище произвело на Гришу Сангурского! Какой это чудесный, симпатичный мальчик, — я всё более и более люблю его. Он теперь совершенно привык, очень счастлив и доволен своим здешним пребьшанием. 19-го Прекурьёзная у меня переписка с Котеком. На моё письмо, о котором я тебе говорил в Киеве, он мне не отвечал, а съездил сначала в Петербург и, уж возвратившись, написал, что не мог играть, ибо Соре будет играть мой концерт. Я ответил, что во 1-х, Соре тоже струсил и не играл, а во 2-х, что дело не в Соре и даже не в концерте, а в там, что я от него, Котика, должен был ожидать большего самопожертвования ради меня, большей смелости и гражданского мужества, одним словом, что мне не хотелось разочароваться в нем, о пришлось. На это письмо он опять долго не отвечал, и, наконец, вчера я получил от него преглупое письмо. Сначала он оправдывается тем, что только за месяц до концерта получил приглашение и поэтому не мог выучить, тогда как прежде он целыми месяцами зубрил его. Во второй же половине письма он говорит, что странно требовать от него, чтобы в незнакомом городе он исполнял «неигранный» концерт в то время, когда там был Саразат. При этом он говорит: «это всё равно, что сказать человеку: дай рубль взаймы, а не то я тебе этого никогда не прощу!». На это, и глупое, а слегка даже и грубое, письмо я ему сегодня ответил, как он того заслуживает. Да! грустно сказать, — а Котик сплоховал и выказался с довольно мизерной стороны. С Над[еждой] Фил[аретовной] переписываюсь по-прежнему; в неделю раз. Она в Флоренции наслаждается покоем и совершенно оправилось. Анатоша, целую тебя крепко. Застанет ли тебя это письмо в Москве? Твой, П. Чайковский

Kiev 30/18 December 1881 I have nothing in particular to report today, my dear Anatosha! I'm living quietly and pleasantly, working decently, playing vint with Konrdatyev in the evenings, sometimes at Golitsyn's, enjoying the sun and the eternally blue sky. Sometimes, however, I desperately want to be transported to Russia for a few hours, just to see the snow, to breathe truly frosty air, and to see my loved ones. Speaking of loved ones. Every week I receive letters from Nata that are so interesting and, despite some grammatical deficiencies, so charmingly written, that it's a veritable feast for us when her letters arrive. Modest even considers that she has a literary talent. But the essence of the news she reports isn't particularly comforting. The need to find Tanya a husband and to be rid of her is becoming increasingly pressing. You're a fine one! In Kiev you spoke about your courtship with Konshina almost as if it were a fait accomplit — and now you're backing down. If there is a reason for your desire to marry (and for me this is still in question), then you could conceive of no one better than Konshina. Kondratyev is leaving on 2nd January, and his family will follow him. I shall miss them very much at first, but the good thing about their departure is that I'll have more free time. We'll be having a Christmas tree on the 24th. On the 1st day of Christmas here I took a box at the circus. I just had to see what impression this spectacle would make on Grisha Sangursky! What a wonderful, sympathetic boy he is — I love him more and more. He is now thoroughly acclimatised, very happy and contented with his stay here. 19th I have the most curious correspondence with Kotek. I had no reply to my letter, which I told you about in Kiev, but instead he went to Petersburg and, on his return, wrote that he couldn't play because Sauret would be playing my concerto. I replied that firstly, Sauret was also frightened and didn't play, and secondly that it wasn't about Sauret or even about the concerto, but rather that I ought to have expected more self-sacrifice for my sake, more civic courage and bravery from him; in short, I did not want to be disappointed in him, but I had to be. Again, he didn't reply to this letter for ages, until finally yesterday I received the most stupid letter from him. At first he justifies himself by saying that he only received the invitation a month before the concert and therefore couldn't learn it, while before that he'd been learning it for months. In the second half of the letter he says it that it's strange to insist that he perform an "unplayed" concerto in an unfamiliar city at a time when Sarasate was there. At the same time, he says: "this is just the same as telling someone: lend me a ruble, or I'll never forgive you!". I replied to this stupid and even slightly impertinent letter today in the way it deserves. Indeed! It's sad to say — Kotek has slipped up, and shown a rather miserable side to himself. I continue to correspond with Nadezhda Filaretovna as before, once a week. She is enjoying the quiet of Florence and has thoroughly recovered. Anatosha, I kiss you hard. Will this letter catch you in Moscow? Yours, P. Tchaikovsky