Letter 2599

Date	18/30 November 1884
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Zürich
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1759)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 677–678 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 322–323 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XII (1970), p. 493–494 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 318 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Цюрuх 18/30 ноября Парижский адрес — Richepanse Модичка! Вчера вечером я приехал в Цюрих, чтобы от дохнуть и уехать сегодня в Париж. Я решился побывать в Париже, ибо начинаю сомневаться в том, что весной поеду за границу, а скорее в Каменку или куда-нибудь в деревню, чтобы работать и копить деньги, а теперь нужно посмотреть на Жоржа, заплатить деньги, поговорить об нем с Белярами и M[ada]me Auclair, — вообще попытаться решить что-нибудь. Я уехал из Давоса с сознанием, что превосходно поступил, навестивши бедного Котека. Ты не поверишь, до чего он воспрянул духом и как он счастлив. Что касается его здоровья, то первое впечатление было обманчиво; состояние его очень серьёзно, и на этой недели были три дня ужасные, когда он не переставал кашлять (самым убийственным образом) и совсем лишился того ужасного хрипа, который заменяет ему голос. Теперь опасаются не столько грудной, сколько горловой чахотки. Самый дурной признак серьёзности его болезни — это ежедневная лихорадка. Я сделал все возможное для него: был тайно от него у доктора и просил, в случае если он найдёт Давос неподходящим, отправить его на Ривьеру; Котику дал запасную сумму и вообще оказал ему нравственную и материальную помощь и уехал из Давоса с сознанием исполненного долга дружбы. Давосская жизнь есть самая типическая отельная, табльдотная жизнь. Я перезнакомился поневоле с массой народа, с несколькими приятелями Котека даже подружился. Один немец, особенно милый, даже оставил во мне очень приятное о себе воспоминание. Был на званом чае у музыканта Радецкого, игравшего мне свои сочинения; был на званом чае у русской дамы Гулак-Артемовской, очень пустой и противной бабы, сын которой товарищ Боба и ужас симпатичен. Мороз все время стоял лютый, а комната моя до того невероятно холодна была, что я ужасно от этого страдал и на левой руке у меня страшная анжелюра. Назад я спускался сначала в возке, а потом полдороги в обыкновенном дилижансе, в купе, один, и испытал большое наслаждение от дикой красоты этой горной дороги. Получил вчера курьёзное письмо от Стасова, о котором расскажу при свидании. Из Парижа проеду в Петербург на несколько дней, а 10 декабря должен быть в Москве. Как-то твои дела, голубчик? Я останусь в Париже не менее 10 дней; успеешь ли туда написать? П. Чайковский

Zurich 18/30 November Paris address — Richepanse Modichka! I arrived in Zurich yesterday evening in order to rest and to go to Paris today. I decided to visit Paris because I'm starting to doubt if I'll go abroad in the spring, or to Kamenka instead, or somewhere in the country, to work and save money, and now I want to see Georges, pay the money, discuss him with the Beliards and Madame Auclair — in general, to try to make some sort of decision. I left Davos in the knowledge that my visiting poor Kotek was an excellent thing. You wouldn't believe how much his spirits were lifted and how happy he was. As for his health, first impressions were deceptive; his condition is very serious, and this week there have been three awful days when he didn't stop coughing (in the most deadly fashion) and he completely lost that awful wheeze which stands in for his voice. Now they aren't so much afraid for consumption of the chest as they are for it in his throat. The worst sign of the illness is a daily fever. I did everything possible for him; I went to the doctor in secret and asked him if he found Davos unsuitable, to send him to the Riviera; I gave Kotik money I kept in reserve, and generally provided him with moral and material assistance, and left Davos in the knowledge that my duty of friendship had been fulfilled. Life in Davos is the most typical hotel, table d'hôte existence. I reluctantly became acquainted with a mass of people, and even became friends with several of Kotek's companions. One particularly nice German even left me with a very pleasant memory of him. I was at a tea party with a musician, Radetsky, who played his compositions for me; I went to another tea party with a Russian lady, Gulak-Artemovskaya, a most vacuous and horrible woman, whose son is a friend of Bob and awfully nice. There was a harsh frost the whole time, and my room was so incredibly cold that I suffered terribly from it, and I have terrible chilblains on my left hand. On the way back I initially went down in a sled, and then the latter half in an ordinary coach, in a compartment, alone, and I experienced great pleasure from the wild beauty of this mountain road. Yesterday I received a curious letter from Stasov, which I'll tell you about when we meet. From Paris I'm going to Petersburg for a few days, and on 10 December I should be in Moscow. What are you doing, golubchik? I'm staying in Paris for at least 10 days; will you have time to write there? P. Tchaikovsky