Letter 1062

Date	7/19 January–8/20 January 1879
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Clarens
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1209)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 506–507 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 203–204 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 31–32 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 198–199 (English translation; abridged)

Text

Russian text (original)

Кларанс 19/7 я[нваря] 1879 Воскресенье Мне очень хотелось идти в Веве в церковь. Теперь уже та церковь, которую ты видел ещё не оконченной, уже освещена и в ней бывает служба. К сожалению, Алёша имел вместо щеки какую-то безобразную подушку, вследствие флюса, и мне жалко было его оставить. Поэтому все совершилось обычным порядком, с той разницей, что обед по случаю воскресенья был ещё лучше обыкновенного. После обеда гулял один. Ты помнишь, какой скучный вид имеет вся эта местность в воскресенье. Все закрыто, по улицам снуют идущие в церковь или церкви безобразные в своих воскресных костюмах туземки, царит какая-то скука во всем — даже в самом воздухе, но сегодня мне это понравилось. В конце прогулки я пошёл на ту набережную, по которой, помнишь, мы гуляли иногда утром, и сел на ланку. Тишина была абсолютная. Издали доносились какие-то поющие голоса; передо мной мелькали чайки с своим комическим видом и не менее комическим взвизгиванием, мимо меня никто не проходил; Dent du Midi и Савойские горы белели сквозь лёгкий туман; — я замечтался, сидя на лавочке, и вдруг почувствовал себя так хорошо, так покойно! К сожалению, это продолжалось недолго, потому что, пришедши домой, я тотчас же стал беспокоиться о сцене Дюнуа с Королем во 2-м действии, приходить в отчаяние ввиду предстоящей литературной обработки этой сцены, и пошла обычная моя суетня. Как это смешно! Я работаю всегда так, как будто мне необходимо, чтоб завтра все было готово, а если не будет то мне отсекут голову. Торопливость, суетня, пустые страхи, убийственная мысль, что пишешь вещь, которая когда-то ещё будет кончена, когда-то исполнится, — все это, как всегда, и на этот раз отравляет наслаждение писать вещь по душе. Пока я утром пишу музыку, — не замечаю как время проходит, но как только кончено — начинаются беспокойства и бессмысленные страхи. Вот почему я думаю, что при такой работе лучше жить в Париже или другом большом городе, чем в милом, но лишённом всяких развлечений Кларансе. Однако ж всем этим я вовсе не хочу сказать, что скучаю и что недоволен. Мне всё-таки здесь отлично во всех отношениях. После чая писал письма (вот ещё что меня очень утомляет: ведь я пишу круглым числом по 3 письма в день) к Юргенсону, Кондратьеву и Наталье Андреевне. Перед сном читал «Крошку Доррит». Толя! читал ли ты эту архигениальную вещь? Диккенс и Теккерей вообще единственные люди, к[ото]рым я прощаю, что они англичане. Следовало бы прибавить Шекспира, да он был в то время, когда ещё эта поганая нация не была так подла. Понедельник, 20/8 Занимался очень успешно. Завтра будет кончено первое действие. Алёша выздоровел, зато у меня ужасный насморчище, на который я не жалуюсь, ибо он доставляет одно из величайших блаженств: частое чиханье. Гулял опять один. Подали счёт за 9 дней. Квартира, Вино, отопление, еда, словом все — составило сумму в 170 фр[анков]. Можно ли представить себе что-нибудь дешевле этого. Что ни говори, а хорошо иметь в виду возможность во всякое время быть принятым здесь с распростёртыми объятиями и жить так дёшево и хорошо. Целую тебя до удушенья. Жду дневника. Поцелуй Папу и всех. Твой П. Чайковский Когда Лева и Саша собираются уезжать? Как здоровье Вол[оди] Жедринского?