Letter 2119 and Letter 4485: Difference between pages

Tchaikovsky Research
(Difference between pages)
No edit summary
 
m (1 revision imported)
 
Line 1: Line 1:
{{letterhead
{{letterhead
|Date=28 September/10 October–8/20 October 1882
|Date=27 September/9 October 1891 <ref name="note1"/>
|To=[[Nadezhda von Meck]]
|To=[[Karl Albrecht]]
|Place=[[Kamenka]]
|Place=[[Maydanovo]]
|Language=Russian
|Language=Russian
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 810)
|Autograph=[[Moscow]] (Russia): {{RUS-Mcm}} (Ф. 37, No. 70)
|Publication={{bib|1936/25|П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк ; том 3}} (1936), p. 107–109<br/>{{bib|1966/43|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XI}} (1966), p. 230–232
|Publication={{bibx|1940/228|Чайковский на Московской сцене}} (1940), p. 297<br/>{{bib|1978/54|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XVI–А}} (1976), p. 216
}}
}}
==Text==
 
==Text and Translation==
{{Lettertext
{{Lettertext
|Language=Russian
|Language=Russian
|Translator=
|Translator=Luis Sundkvist
|Original text={{right|''Каменка''<br/>''28-го сентября''}}
|Original text={{centre|Милый Карлуша!}}
Я только что вернулся из Киева, куда ездил на два дня, и, вошедши в свою комнату, нашёл на столе превосходнейший плещеевский альбом. Благодарю, несчётно раз благодарю Вас, дорогой, милый, бесценный друг, за этот роскошный и в то же время милый сердцу моему подарок. Какая превосходная мысль была у Вас украсить виды Плещеева и комнаты портретами Вашими. Это сообщает альбому особенную цену, это так оживляет его, что как будто в шапке невидимке прогулялся по комнатам и по саду и увидел не только Ваше обиталище, но и самих дорогих обитателей. Анна в совершенном восторге от подарка и поручает мне выразить Вам свою самую восторженную благодарность. Коле я сегодня написал и его тоже благодарил от неё. Я надеюсь, что по приезде сестры она (т. е. Анна) сама поблагодарит Колю письменно. Я уехал в Киев в большом беспокойстве насчёт сестры, которая накануне телеграфировала, что очень больна, и вызвала к себе Льва Васильевича, — но на другой день получил известие, что сестре лучше после того, как из неё вышло ''три камня''. Нет худа без добра. Уж если эти камни успели у неё опять образоваться в печени, то, по крайней мере, следует благодарить Бога за хороший исход. На этот раз страдания, предшествующие выходу камней, были очень кратковременны. Лев Васильевич телеграфирует, что в скором времени они все вместе вернутся в Каменку.
Я буду послезавтра, в воскресенье, в Москве. Не зайдёшь ли ко мне в 10 час[ов] утра? Тогда о всём переговорим.
-----
{{right|''8 октября''}}
Прошло более недели с тех пор, как я написал Вам, дорогая моя, предыдущие строки, и все они прошли для меня как один серый, долгий, томительный день. Я Вам писал уже в предыдущем письме (если не ошибаюсь), что петербургская Дирекция театров, ввиду отсутствия драматического сопрано, просила меня переделать партию ''Иоанны'' для меццо-сопрано. Сначала я думал, что мне придётся лишь распорядиться о транспонировке на тон вниз нескольких номеров. Но, получив партитуру и обстоятельные указания практичного и опытного Направника, какие должны быть перемены, — я увидел, что мне придётся чуть не пол-оперы переинструментовать. Это ужаснуло меня, так [как] нет ничего скучнее и неприятнее, как вновь трудиться над вещью, которая уже давно написана и к которой авторское чувство успело остынуть. Но делать было нечего; интересы моей оперы требовали, чтобы я превозмог себя, — и я превозмог. Десять дней просидел я прикованный к столу своему над этой томительной работой, и нужно было в самом деле геройское усилие воли, чтобы сделать всё, что я успел сделать в этот короткий срок. А торо[питься] было необходимо для того, чтобы в Петербурге успели вовремя переписать партии оркестра, переучить многое заново и поставить оперу на новой сцене Большого театра, куда теперь приютилась русская опера.  


Наконец вчера всё это было окончено, уложено и отправлено в Петербург, и я чувствую такое же облегчение, как человек, страдавший несколько дней сряду зубною болью, после того как ему вырвали зуб. Но усталость моя такова, что теперь несколько дней придётся проводить в совершенной праздности, и даже письма писать буду только Вам и двум братьям. Семейство у нас теперь в полном сборе. Неделю тому назад сестра и Лев Вас[ильевич] возвратились, ко всеобщей радости. Бедная сестра моя выдержала опять неописанные страдания и привезла с собой три ужасающей величины камня, которые вышли у неё из печени. Теперь она чувствует себя хорошо, насколько это возможно при её слабости и общем истощении сил. Замечательна сила живучести в этой слабой, нервной натуре! Почти 9/10 своей жизни она больна, а между тем, как-только освободится от страданий, — предаётся кипучей домашней деятельности и успевает сделать так много, как и многие здоровые не сумеют.
Обнимаю.
 
{{right|П. Чайковский}}
Я говорил сестре о Ваших тревогах насчёт прочности отношений Коли и Анны. Она собирается сама писать Вам и с полною откровенностью высказать свои чувства и мысли по поводу этого обстоятельства. Одно только скажу Вам, дорогая моя, это то, чтобы Вы были совершенно уверены в том, что и сестра и Лев Вас[ильевич] уж, конечно, не менее Вас желают, чтобы наши мечты осуществились, а что касается Анны, то я имею полное основание уверить Вас в том, что чувство её к Коле прочно, насколько ''прочность'' чувств возможна в этом мире. Милый Коля! какие прелестные письма пишет он Нат[алий] Андр[еевной] Плесской! Какая это чудная, любящая, обаятельно симпатичная натура!
 
Ввиду того, что Вена. Вам нравится и что Вы будете жить там у себя дома, а не в отеле, — я мирюсь с мыслью, что Вы не в Италии. Дай Бог, чтобы зима была нехолодная. Здесь у нас вот уже более недели мороз, снег и ветер. Ах! этот ужасный, вечный каменский ветер. Он причиной того, что мне невозможно здесь долго оставаться, так как без обычной двухчасовой прогулки я буквально жить не могу, а здесь ветер так постоянен, резок и силен, что я должен иногда обходиться без движения на чистом воздухе.


До свиданья, дорогая!
|Translated text={{centre|Dear [[Karlusha]]!}}
 
The day after tomorrow, on Sunday, I shall be in [[Moscow]]. Could you call on me at 10 o'clock in the morning? We can then talk over everything <ref name="note2"/>.  
Ваш до гроба,
{{right|П. Чайковский}}
Потрудитесь передать всем Вашим поклоны мои и приветствия.


|Translated text=
I hug you.
{{right|P. Tchaikovsky}}
}}
}}
==Notes and References==
<references>
<ref name="note1">This undated letter was evidently written on Friday 27 September 1891 {{OS}}, in a reply to [[Karl Albrecht|Albrecht]]'s letter to the composer of 25 September/7 October 1891, published in {{bibx|1940/228| Чайковский на московской сцене}} (1940), p. 295–296.</ref>
<ref name="note2">In his letter to Tchaikovsky of 25 September/7 October 1891, [[Karl Albrecht]] had written that a Ukrainian friend of his was planning to stage an operatic version of [[Nikolay Gogol]]'s fantastic story ''The Terrible Vengeance'' and wanted to know whether Tchaikovsky would be willing to write the music for such an opera. Nothing came of this plan.</ref>
</references>

Latest revision as of 22:31, 14 July 2022

Date 27 September/9 October 1891 [1]
Addressed to Karl Albrecht
Where written Maydanovo
Language Russian
Autograph Location Moscow (Russia): Russian National Museum of Music (Ф. 37, No. 70)
Publication Чайковский на Московской сцене (1940), p. 297
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XVI-А (1976), p. 216

Text and Translation

Russian text
(original)
English translation
By Luis Sundkvist
Милый Карлуша!

Я буду послезавтра, в воскресенье, в Москве. Не зайдёшь ли ко мне в 10 час[ов] утра? Тогда о всём переговорим.

Обнимаю.

П. Чайковский

Dear Karlusha!

The day after tomorrow, on Sunday, I shall be in Moscow. Could you call on me at 10 o'clock in the morning? We can then talk over everything [2].

I hug you.

P. Tchaikovsky

Notes and References

  1. This undated letter was evidently written on Friday 27 September 1891 [O.S.], in a reply to Albrecht's letter to the composer of 25 September/7 October 1891, published in Чайковский на московской сцене (1940), p. 295–296.
  2. In his letter to Tchaikovsky of 25 September/7 October 1891, Karl Albrecht had written that a Ukrainian friend of his was planning to stage an operatic version of Nikolay Gogol's fantastic story The Terrible Vengeance and wanted to know whether Tchaikovsky would be willing to write the music for such an opera. Nothing came of this plan.