Letter 2454 and Letter 219: Difference between pages

Tchaikovsky Research
(Difference between pages)
m (1 revision imported)
 
No edit summary
 
Line 1: Line 1:
{{letterhead
{{letterhead  
|Date=13/25 March 1884
|Date=20 December 1870/1 January 1871
|To=[[Nadezhda von Meck]]
|To=[[Aleksandra Davydova]]  
|Place=[[Saint Petersburg]]
|Place=[[Moscow]]  
|Language=Russian
|Language=Russian  
|Autograph=[[Klin]] (Russia): {{RUS-KLč}} (a{{sup|3}}, No. 885)
|Autograph=[[Saint Petersburg]] (Russia): {{RUS-SPsc}} (ф. 834, ед. хр. 16, л. 64–64)  
|Publication={{bib|1901/24|Жизнь Петра Ильича Чайковского ; том 2}} (1901), p. 630–631 (abridged)<br/>{{bib|1936/25|П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк ; том 3}} (1936), p. 265–266<br/>{{bib|1970/86|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том XII}} (1970), p. 335–336
|Publication={{bib|1900/35|Жизнь Петра Ильича Чайковского ; том 1}} (1900), p. 364–365 (abridged)<br/>{{bib|1940/210|П. И. Чайковский. Письма к родным ; том 1}} (1940), p. 167–168<br/>{{bib|1955/37|П. И. Чайковский. Письма к близким}} (1955), p. 71–72<br/>{{bib|1959/50|П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений ; том V}} (1959), p. 244–245<br/>''{{bib|1981/81| Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography}}'' (1981), p. 69–70 (English translation)
}}
}}
==Text==
==Text==
Line 11: Line 11:
|Language=Russian
|Language=Russian
|Translator=
|Translator=
|Original text={{right|''13 марта''<br/>С[анкт] Петербург}}
|Original text={{right|''20 декабря 1870''}}
{{centre|Милый, бесценный и дорогой друг!}}
{{centre|Голубушка моя!}}
Теперь я вполне успокоился и могу настоящим образом вести беседу с Вами. Какой я сумасшедший человек! Как всякое подобие невзгоды преувеличенно сильно на меня действует! Как мне совестно вспомнить отчаянье, которому я предавался в Париже только потому, что из газетных отзывов о петербургском представлении «Мазепы» я усмотрел несоответствие действительного успеха с моими ожиданиями! Теперь я вижу, что, несмотря на глухое недоброжелательство очень многих здешних музыкантов, несмотря на очень плохое исполнение, «Мазепа» здесь всё-таки понравился и никакого позора (как мне это казалось издали) не было. Не подлежит также сомнению, что здешняя критика (которая единодушно втоптала в грязь мою бедную оперу) не есть отражение общего мнения и что всё-таки есть и здесь немало людей, очень мне сочувственных. А что для меня в высшей степени приятно, так это то, что во главе этих сочувствующих людей сам государь. Оказывается вообще, что роптать мне не на что, а что, напротив, нужно только благодарить Бога, изливающего на меня столько милостей.
Твоё письмо меня тронуло и вместе с тем устыдило. Удивляюсь только, как ты можешь хоть единую минуту сомневаться в неизменности моей горячей любви к тебе. Моё молчание есть отчасти леность, а отчасти то, что для письма требуется спокойно состояние духа, какового я почти никогда не могу добиться. Я или в консерватории, или с лихорадочной торопливостью спешу свободный час посвятить сочинению, или меня увлекают, или ко мне приходят, или я так утомлён, что могу только спать. Словом, жизнь моя слагается так, что я не умею сыскать удобной минуты для переписки с людьми столь близкими сердцу. как ты, моя добрая и милая Саня. Впрочем, я уже писал тебе однажды подробно, что хотя мы с тобой живём и врозь, но ты играешь в моей жизни весьма значительную роль. В трудных минутах мысль всегда инстинктивно вращается к тебе; думаешь себе: «уж если очень плохо придётся, пойду к ней»; или: «сделаю так, Саша бы непременно так посоветовала»; или «не написать ли ей? что она скажет». Но за всем тем жизнь продолжает развёртывать свой свиток и увлекает в свою пучину, не давая времени остановиться, укрепиться, одуматься. Ближайшая среда заедает все время и опутывает с ног до головы. Зато с каким восторгом мечтаешь о том, как бы на время отделаться от этой среды, подышать другим воздухом и погреться около любвеобильного твоего сердца. Это лето думаю во что бы то ни стало побывать у тебя; за границу, наверное, не поеду. С каким наслаждением поцелую тебя и всех твоих. Благодарю за карточки. Все четыре девочки милы, и каждая имеет особые прелести. Серьёзное лицо Тани мне ужасно симпатично.


Я остался в несимпатичном Петербурге гораздо более, чем думал, вследствие настояний ближайших родственников. Думаю пробыть здесь ещё дней пять, после чего поеду в Москву на неделю и потом в Каменку. Грустно только то, что так долго останусь без известий о Вас, дорогая моя, ибо только в Каменке получу письма от Вас.
Я живу давно установленным порядком. Пишу понемногу новую оперу и вращаюсь среди тех же людей и той же обстановки. Все более и более сживаюсь с Москвой, так что мне теперь немыслима жизнь в ином месте. Третьего дни приехал ко мне проездом в Петербург Модя. Он едет в сию столицу по высшему приказанию. Я им не вполне доволен за то, что не умеет (впрочем, так же, как и я) легко обходиться при малых средствах; но вообще говоря, он мне нравится; боюсь только, что не будет усердно служить; для него это необходимо, а между тем честолюбия в нем мало. Толя перейдёт зимой сюда. Вижусь изредка с Вашими. Сегодня обедал у Кат[ерины] Вас[ильевны] с Модей. Она мила по-прежнему. К Лизавете Сергеевне начинаю привыкать. Она чрезвычайно любезна. Бываю у Дервиза; в день вашей свадьбы мы обедали у него и пили за ваше здоровье. Письмо ''сестрицы'' очень трогательно, но что ж делать, если жизнь сводит и разводит людей помимо их желаний и стремлении. Я ей напишу. Ты поступила превосходно, пригласив её в Вербовку. Целую тебя, моя дорогая, милая, также и Леву и всех. С Новым годом! Модя тоже целует.
 
Государь велел в будущем сезоне поставить «''Онегина''». Роли уже розданы и хоры уже разучиваются.
 
Я чувствую в себе прилив энергии и горю нетерпением приняться за какой-нибудь новый большой труд. Разумеется, только в Каменке можно будет приводить в исполнение эти намерения.
 
Читали ли Вы, дорогой друг, «''Исповедь''» Графа Льва Толстого, которая несколько времени тому назад должна была быть напечатанной в журнале «Русская мыслью но вследствие требований цензуры не сделалась публичным достоянием? Она ходит в рукописи и мне только здесь удалось, наконец, прочесть её. Она произвела на меня тем более сильное впечатление, что муки сомнения и трагического недоумения, через которые прошёл Толстой и которые он так удивительно хорошо высказал в «''Исповеди''», и мне известны. Но у меня ''просветление'' пришло гораздо раньше, чем у Толстого, вероятно, потому, что голова моя проще устроена, чем у пего, и ещё постоянной потребности ''в труде'' я обязан тем, что страдал и мучился менее Толстого! Ежечасно и ежеминутно благодарю Бога за то, что он дал мне веру в него. При моем малодушии и способности от ничтожного толчка падать духом до стремления к ''небытию'', что бы я был, если б не верил в Бога и не предавался воле его?
 
Застанет ли Вас письмо это в Cannes? Думаю, что Вы скоро уже будете в ''Belair''. Дай Вам Бог здоровья и всякого благополучия, милый, дорогой друг!
 
Сестру я нашёл в отличном состоянии. Вообще у моих близких всё было бы благополучно, если бы не Таня.
 
Всем Вашим посылаю свои приветствия.
 
Ваш до гроба,
{{right|П. Чайковский}}
{{right|П. Чайковский}}


|Translated text=
|Translated text=
}}
}}
{{DEFAULTSORT:Letter 0219}}

Revision as of 22:21, 1 December 2019

Date 20 December 1870/1 January 1871
Addressed to Aleksandra Davydova
Where written Moscow
Language Russian
Autograph Location Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 16, л. 64–64)
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 364–365 (abridged)
П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 167–168
П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 71–72
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 244–245
Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 69–70 (English translation)

Text

Russian text
(original)
20 декабря 1870

Голубушка моя!

Твоё письмо меня тронуло и вместе с тем устыдило. Удивляюсь только, как ты можешь хоть единую минуту сомневаться в неизменности моей горячей любви к тебе. Моё молчание есть отчасти леность, а отчасти то, что для письма требуется спокойно состояние духа, какового я почти никогда не могу добиться. Я или в консерватории, или с лихорадочной торопливостью спешу свободный час посвятить сочинению, или меня увлекают, или ко мне приходят, или я так утомлён, что могу только спать. Словом, жизнь моя слагается так, что я не умею сыскать удобной минуты для переписки с людьми столь близкими сердцу. как ты, моя добрая и милая Саня. Впрочем, я уже писал тебе однажды подробно, что хотя мы с тобой живём и врозь, но ты играешь в моей жизни весьма значительную роль. В трудных минутах мысль всегда инстинктивно вращается к тебе; думаешь себе: «уж если очень плохо придётся, пойду к ней»; или: «сделаю так, Саша бы непременно так посоветовала»; или «не написать ли ей? что она скажет». Но за всем тем жизнь продолжает развёртывать свой свиток и увлекает в свою пучину, не давая времени остановиться, укрепиться, одуматься. Ближайшая среда заедает все время и опутывает с ног до головы. Зато с каким восторгом мечтаешь о том, как бы на время отделаться от этой среды, подышать другим воздухом и погреться около любвеобильного твоего сердца. Это лето думаю во что бы то ни стало побывать у тебя; за границу, наверное, не поеду. С каким наслаждением поцелую тебя и всех твоих. Благодарю за карточки. Все четыре девочки милы, и каждая имеет особые прелести. Серьёзное лицо Тани мне ужасно симпатично.

Я живу давно установленным порядком. Пишу понемногу новую оперу и вращаюсь среди тех же людей и той же обстановки. Все более и более сживаюсь с Москвой, так что мне теперь немыслима жизнь в ином месте. Третьего дни приехал ко мне проездом в Петербург Модя. Он едет в сию столицу по высшему приказанию. Я им не вполне доволен за то, что не умеет (впрочем, так же, как и я) легко обходиться при малых средствах; но вообще говоря, он мне нравится; боюсь только, что не будет усердно служить; для него это необходимо, а между тем честолюбия в нем мало. Толя перейдёт зимой сюда. Вижусь изредка с Вашими. Сегодня обедал у Кат[ерины] Вас[ильевны] с Модей. Она мила по-прежнему. К Лизавете Сергеевне начинаю привыкать. Она чрезвычайно любезна. Бываю у Дервиза; в день вашей свадьбы мы обедали у него и пили за ваше здоровье. Письмо сестрицы очень трогательно, но что ж делать, если жизнь сводит и разводит людей помимо их желаний и стремлении. Я ей напишу. Ты поступила превосходно, пригласив её в Вербовку. Целую тебя, моя дорогая, милая, также и Леву и всех. С Новым годом! Модя тоже целует.

П. Чайковский