Letter 3302: Difference between revisions
mNo edit summary |
m (1 revision imported) |
(No difference)
|
Latest revision as of 22:31, 14 July 2022
Date | 28 July/9 August 1887 |
---|---|
Addressed to | Nikolay Konradi |
Where written | Aachen |
Language | Russian |
Autograph Location | unknown |
Publication | П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 275 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 169–170 |
Notes | Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve |
Text
Based on a handwritten copy in the Klin House-Museum Archive, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.
Russian text (original) |
28 июля [18]87 Аахен Милый Колечка! Адресую письмо тебе, а между тем боюсь, что оно уже тебя не застанет, ибо ты в начале августа собирался в Гранкино. Вчера утром Саша пришёл мне сказать, что Н[иколай] Д[митриевич] всю ночь не спал. Я нашёл его утром, однако, довольно бодрым и свежим. В 11 часов он взял ножную ванну и потом, лёжа в постели потел, но мало. Я сидел около его постели, и он рассказывал мне, какой злой и неблагодарный человек Пик (немец, состоящий при нем в качестве сиделки) и как ночью у них произошла ссора. С этим Пиком они постоянно теперь ссорятся, или, лучше сказать Н[иколай] Д[митриевич] избрал его предметом, на который он изливает своё неудовольствие и гнев. На этот раз ссора была крупная. Н[иколай] Д[митриевич] чрезвычайно несправедлив к Пику, и что бы тот ни сделал — все он недоволен. Я предложил ему взять другого, но Н[иколай] Д[митриевич] не хочет, говоря, что он ь: нему привык. В сущности, преследование Пика есть проявление его болезни; ему необходимо на кого-нибудь сердиться; в Петербурге он постоянно сердился на Васю — здесь на Пика. В 1½ я ушёл обедать. За обедом и после, во время прогулки, мной овладела такая грусть, такое отвращение и ненависть к Аахену, что я пришёл в отчаяние при мысли, что ещё долго здесь останусь. В течение дня это чувство сгладилось. Раз в день на меня всегда оно находит, но я должен ещё раз сказать, что поганее и противнее Аахена нет ничего на свете. В 4 часа я застал Н[иколая] Д[митриевича] на соломенном диванчике. Немножко поговорили, после чего он задремал и спал долго. Я в это время занимался. Кататься в этот день Н[иколай] Д[митриевич] решительно отказался, чувствуя себя слабым. Кашлял он очень много. Доктор приписывает это иоду, который вчера ему дали в форме промывательного. Впрочем, он постоянно кашляет. После этого вторичного сна и нового промывательного Н[иколай] Д[митриевич] чувствовал себя очень недурно. Вообще это был хор о ш и й день, один из таких, когда надеешься на его выздоровление и когда он сам говорит о своей болезни как о чем-то долженствующем очень скоро пройти. Вечером он порядочно поужинал. Был доктор, остался доволен. Играли в рамс. Мне страшно везло. Н[иколай] Д[митриевич] сердился на своё несчастие и немножко дулся на меня (совершенно как когда он здоров бывает), даже довольно холодно простился и на вопрос, надеется ли он ночь спать хорошо, отвечал иронически «почём же я знаю»! Когда мы разошлись, я пошёл немного погулять и в 12 спать лёг. Обнимаю, целую. П. Чайковский |