Letter 3479
Date | 20 January/1 February 1888 |
---|---|
Addressed to | Yuliya Shpazhinskaya |
Where written | Leipzig |
Language | Russian |
Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2097) |
Publication | П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 332–334 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 346–348 |
Text
Russian text (original) |
Милая, добрейшая Юлия Петровна!
Оба Ваших больших письма получил. Хотелось бы и мне писать Вам горячо, обстоятельно, интересно—да ей-Богу нельзя. Ваши письма вызывают на очень пространные ответы, многое по поводу их хотелось бы высказать, — но войдите в мои положение, представьте себе человека, находящегося в какой-то постоянной лихорадке, в глубине души страшно тоскующего, даже страдающего, а между тем принуждённого с утра до вечера быть среди людей, да притом чуждых ему; вообразите себе его волнения и страхи по поводу появления перед публикой, его усталость, его вечно тревожное состояние духа; примите также в соображение, что он должен, среди всей этой суеты, вести громадную корреспонденцию с родными и друзьями, — вы тогда простите мне, что поставлен в не возможность писать Вам так часто и много, как бы хотелось. Начну с того, что побраню Вас. Я сердился на Вас, читая, что Вы страдали от мысли, что я в Вас разочаровался, что перестал верить в Ваш талант, что я охладел к Вам и именно поэтому долго не писал. Неужели Вы могли думать, что я так легкомыслен, что дружба моя к Вам до того на песке построена, что вдруг, в одну минуту, ни с того, ни с сего, перестану принимать в Вас живейшее участие? Конечно, я был виноват. Из-за своих дел эгоистически погрузившись в свои интересы, я упустил из виду, что Вы, бедненькая, ожидали из Петербурга приговора над первым Вашим опытом. Каюсь в этом. Но если ещё случится, что, по-видимому, я забыл о Вас, раз навсегда прошу Вас проникнуться убеждением, что это именно только по-видимому. Ради Бога, из-за меня не изобретайте себе поводов для горести. У Вас их и без того достаточно. В моей дружбе к Вам, в моей уверенности в Вашем таланте, в том, что Вы избранная личность, обязанность которой бороться с обстоятельствами и добиваться победы над ними, — в этом всем я твёрд как скала. Ради Бога, не .Упускайте времени, Её тратьте его на бесплодные нравственные самоистязания (как назвать иначе то, что Вы даже заболели, вообразивши, что я разочаровался в Вас?) и пишите. «Тася» задумана великолепно, но форма Вам далась не сразу. Умоляю Вас писать дальше, стараясь не расплываться в подробностях. Первая часть пусть полежит, и впоследствии Вы её переделаете. Если же, как Вы говорите, к «Тасе» Вы охладели, последуйте совету брата Модеста и покамест, в виде отдыха, пишите небольшие очерки, но ради Бога, пишите, пишите и пишите. Более чем когда-либо я убеждён в том, что в Вас горит настоящая, бо-жественная искра; раздувайте её, не давайте ей тухнуть. Ведь описание Вашего с н а есть настоящий маленький chef d'oeuvre; читая его, я вновь испытал то приятное содрогание, которое вызывает настоящая художественная сила и которое я уж испытал раньше, при чтении «Таси». Теперь немножко о себе. Я имел в Гамбурге большой успех. Не то чтобы я вызвал нескончаемый восторг, но большой интерес. Ещё до сих пор там, как я узнал вчера, обо мне говорят, пишут, спорят. Здесь я нахожусь по причине разных дел, из коих главное—торжественный концерт, который мои здешние друзья хотят мне устроить 11 февр[аля]. Завтра еду в Берлин, где на другой же день начинаются репетиции моего большого концерта. Оттуда в Прагу. Оттуда немедленно в Пари ж, где 4-го и 11-го марта у меня концерты. Ведь казалось бы: что может быть Лучше, как вся эта поездка, приносящая столько пользы моей композиторской карьере? Но один Бог видит, как я глубоко несчастлив, как я постоянно страдаю и как часто я в изнеможении плачу как ребёнок. Не правда ли, что даже трудно понять и поверить, а между тем так. И все-то так в жизни: нет ни абсолютно хорошего, ни абсолютно дурного, а есть какая-то бесконечная вереница психологических явлений того и другого порядка! Постараюсь как можно чаще Вам писать. Будьте здоровы, милый друг. Ваш П. Чайковский Мне ужасно жаль бедного И[пполита] В[асильевича], но не беспокойтесь за него. Это все послужит ему в пользу. Уж «Соловушка» он теперь не напишет. |