Letter 513

Date	8/20 November 1876
Addressed to	Aleksandra Davydova
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 17, л. 9–10)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 506–507 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 263–265 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 114–115 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 85–86 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 112–113 (English translation; abridged)

Text

Russian text (original)

Москва 8 ноября 1876 г[ода] Ты наверно, голубушка моя, была не совсем здорова, когда писала мне своё письмо, в котором звучит ужасно грустная нотка. Читая это письмо, я узнал в нем особу, связанную со мной самой тесной кровной связью. Хандра, припадок которой причинил грустный и меланхолический тон твоему письму, мне очень знакома. И у меня бывают часы, дни, недели и месяцы, когда все представляется в черном цвете, когда кажется, что все тебя покинули, бросили и никто тебя не любит. Но свою хандру я объясняю, кроме слабости и чувствительности нерв, своею холостой обстановкой, совершенным отсутствием элемента самоотвержения в жизни. В самом деле, я живу, исполняя по мере сил своё призвание, но без всякой пользы для отдельных личностей. Если я сегодня сотрусь с лица земли, то от этого, может быть, немножко потеряет русская музы ка, — но уж наверно никто не сделается несчастным. Словом, я живу эгоистическою жизнью холостяка. Я работаю для себя, забочусь о себе, стремлюсь только к собственному благополучию. Это, конечно, очень покойно, — но зато это сухо, мертво и узко. Но каким образом ты, для стольких существ совершенно необходимая, для стольких других полезная, а для третьих столь утешительная и дорогая, можешь поддаваться хандре, — этого я не понимаю. Как ты можешь сомневаться, что все, с которыми ты приходишь в соприкосновение, тебя любят! И разве можно тебя не любить? Я даже уверен, что такие пустые дурища, как, напр[имер], M[ada]me Булатова или Друцкая, хоть и сплетничают, а в глубине души тебя обожают. Нет, уж на этот счёт, пожалуйста, успокойся. Наверное нет человека в мире, которого бы больше любили, чем тебя. Да и есть за что! Это не только общая симпатичность твоя, но и вся твоя жизнь, которая ни на секунду никогда не была ничем иным, как благом для всех, которые хотя бы только издали соприкасались с тобой. Что касается меня лично, то смешно бы было уверять тебя, что я тебя люблю. Если я кого люблю, то это, конечно, тебя, твоё семейство, братьев и нашего старичка. И люблю я всех вас именно за то, что вы не только самые близкие мне люди, но и самые лучшие люди на свете. Я просто думаю, что у тебя расстроены нервы, что ты устала от вечной хлопотни не только о своих, но и о чужих. Ещё мне кажется, что у тебя есть одно больное место, это твоя старшая дочка. Это место и у меня немножко болит. Я очень понимаю, что об Тане часто приходится задумываться. Она прелестная девушка, но я знаю, почему ты за неё страдаешь. Ты боишься, что замкнутая сфера семейной жизни недостаточна для её широкой натуры; ты боишься, что она уже тяготится своей судьбой! Не так ли я угадал? Дай Бог, чтоб не так. Но об этом пришлось бы говорить ужасно много и я это отлагаю до личного свиданья. С роялем вышло маленькое несчастье. Теперь до окончания мобилизации войск никаких грузов на Курскую дорогу не принимают. Итак, тебе придётся несколько времени подождать, а пока перевези рояль из Вербовки. При первой возможности рояль, который уже совершенно готов к предпринятою путешествия, будет отправлен. Я жду теперь со дня на день приглашения в Питер, где моя опера ставится и будет дана в конце ноября. В прошлую субботу здесь играли в 1-ый раз мой «Сербо-Русский марш», который произвёл целую бурю патриотического восторга. На рождестве я буду у тебя наверно. Надежда повидаться с тобой и твоими меня поддерживает и утешает. Крепко, крепко тебя обнимаю. Твой, П. Чайковский Лидия Генке с семейством здесь, но я ещё её не видел.