Letter 860

Date	18/30 June 1878
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1499)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 424–426 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 311–312 (abridged)

Text and Translation

The ellipses (...) indicate parts of the letter which have been omitted from all previous publications of this letter, and which it has not yet proved possible to restore from other sources.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Каменка 18 июня Пишу тебе, мой милый Модя, вечером после ужина и не на своей бумаге, ибо Анатолий опять возобновил свой роман с Агафьей и в настоящую минуту находится в нашем домике вместе с этой туземкой. Ты бы не узнал теперь садика, окружающего наш домик: до такой степени он разросся. Масса цветов буквально неисчерпаемая, ибо каждый день делается несколько букетов для меня и для наших гостей, и их всё-таки остаётся неисчислимо много. С свойственной мне аккуратностью в распорядке дня я распределил свои дневные занятия точно так же, как и при тебе. Вообще все происходит, как в то время, — разница только в том, что вместо тебя Толя, а вместо Коли... никого. Милый Колька! часто просыпается во мне моя нежная склонность к нему, часто воображаю себе его милую рожицу, и иногда так хочется увидеть его, послушать его болтовню! Твоё последнее письмо с описанием революционера я получил ещё 3-го дня; хотел писать вчера, — но случилось, что, прельщённый чудной серенькой, но сухой погодой, я прямо с обеда пошёл гулять и возвратился лишь к ужину. Сегодня мы все ездили в Зрубанец сбирать землянику, — я же ходил пешком, и хотя опять чувствую себя весьма усталым, — но откладывать письма не хочу, дабы ты не беспокоился о Саше и о всех вообще. Саша совсем выздоровела, но ещё очень худа. Я нахожу, что переход от сильной болезни к здоровому состоянию совершился слишком непосредственно, что она недостаточно отлежалась, и потому побаиваюсь: как бы опять что-нибудь не случилось. Третьего дня, в воскресенье, у нас даже составился импровизированный бал, в коем я был тапёром, и Саша хозяйничала, как будто никогда и не была больна. Понемножку уже сбираются к переезду в Вербовку, который состоится через неделю. Я буду очень рад, хотя хатки нашей жалко. Саша Переслени, которая целые дни проводит у нас, переезжает вместе с нами и в Вербовку. Довольно необычное явление представляет пребывание в Каменке Катерины Васильевны. Они оба вместе (т. е. Л[ев] В[асильевич] и К[атерина] В[асильевна]) прелестны. Сегодня утром они были у нас, т. е. в нашей хатке, и за 5 минут до их появления перед калиткой уже слышалось очаровательное воробьиное их щебетанье. Однако ж в этом щебетанье много грустных ноток. Здесь вместе с К[атериной] В[асильевной] находятся Коля и Дима, оба провалившиеся на экзаменах и очень суетящие их. Коля сделался необыкновенно противен. Носит невероятной ширины модные панталоны и воротнички преувеличенно большие, без умолку болтает всякий пошлый вздор и вообще производит впечатление балбеса, ни на что не годного. Дима, с которым я уже виделся в Киеве, тоже наводит на грустные размышления. Представь, что он без всякого стыда признался мне в присутствии Толи [...]. Цинизму его нет никаких границ, и всё-таки я не могу не питать к этому безобразному мальчишке что-то вроде симпатии. Я получил письмо от Юргенсона, которому, как ты знаешь, было поручено предупредить [...] о роли её в Производстве бракоразводного дела. Он насилу нашёл её. Наконец свиданье состоялось, и бедный Юргенсон тщетно промучился с ней 2 часа. По его выражению, разговор вертелся «как белка в колесе» и все возвращался к тому, что я её обманул, что Анатолий коварный интриган и т. д. Про развод она решительно объявила, что «лгать» не согласна и потому, когда будут доказывать моё прелюбодеяние, она будет доказывать, что это неправда!!! Я пришёл к убеждению, что ни теперь, ни позже нельзя приступать к делу: она слишком невозможно глупа. Я ей написал, что 10 тысяч в моем распоряжении больше нет, что, если она когда-нибудь вздумает просить у меня развода, я соглашусь и подчинюсь всяким условиям, кроме денежного вознаграждения. А теперь отказываюсь от предложенных ей условий. Ежемесячную же субсидию буду платить по-прежнему, но по мере возможности. Модя, напиши, голубчик, когда именно тебя ждать. Ты очень умно делаешь, что решаешься на время расстаться с Колей. Мы затеваем спектакль, и нужно знать, можно ли на тебя рассчитывать. Целую тебя крепко. П. Чайковский Милого моего Колю целую в глазки, губки, щёчки. Напишу ему в следующем письме.

Kamenka 18 June I'm writing to you, my dear Modya, in the evening after dinner, and not on my own paper, because Anatoly has rekindled his romance with Agatha again, and at the present moment he is in our little house with this local girl. You wouldn't know the garden surrounding our house now; it's grown to such an extent. The quantity of flowers is literally inexhaustible, because each day several bouquets are made for me and for our guests, while there are still countless numbers of them left. With my usual punctual daily routine, I arrange my activities in exactly the same was as with you. Generally, everything happens at the same time as it did — the only difference is that instead of you, there is Tolya, and instead of Kolya — there is no one. Dear Kolka! I often experience a resurgence of tender feelings for him. I often imagine his sweet face, and sometimes I so want to see him, and hear his chatter! I received your last letter with a description of the revolutionary two days ago now, but it happened that, enticed by the wonderful grey but dry weather, I went for a walk directly after dinner, and only returned for supper. Today we all went to Zrubanets to pick strawberries — I went on foot, and although I feel very tired in myself again, I don't want to put off the letters, so that you won't worry about Sasha and everyone in general. Sasha has altogether recovered, but is still very thin. I think that the transition from severe illness to a healthy state was accomplished much too abruptly, that she didn't have sufficient rest, and so I'm afraid that something might happen again. The day before yesterday, on Sunday, we even had an impromptu ball, in which I was the dancer, and Sasha hosted, just as if she had never been ill. They are gradually preparing for the move to Verbovka, which will happen next week. I'll be very glad, although I'll miss our little hut. Sasha Peresleni, who spends whole days with us, is moving with us to Verbovka. A quite exceptional occurrence is Katerina Vasilyevna's appearance in Kamenka. Both of them (i.e. Lev Vasilyevich and Katerina Vasilyevna) are a delight together. They were with us this morning, i.e. in our hut, and 5 minutes before their appearance, their charming sparrow chirping could already be heard in front of the gate. However, there are many sad notes in this chirping. As well as Katerina Vasilyevna, Kolya and Dima are here, both of whom failed their examinations and are very agitated about them. Kolya has become exceptionally horrid. He wears incredibly wide fashionable trousers and exaggeratedly large collars, talks all sort of vulgar nonsense incessantly, and generally gives the impression of a good-for-nothing simpleton. Dima, whom I'd already met in Kiev, also gives cause for concern. Just imagine that he confessed to me without any shame, in front of Tolya [...]. His cynicism knows no bounds, and yet I cannot help feel some sympathy for this unprepossessing young man. I received a letter from Jurgenson, who, as you know, was tasked with warning [...] about her role in the divorce proceedings. He found her with great effort. Finally a meeting with her took place, which poor Jurgenson endured for 2 hours. As he put it, the conversation turned "like a squirrel in a wheel", and kept returning to the fact that I had deceived her, that Anatoly was an insidious intriguer, etc. As for the divorce, she resolutely declared that she did not agree "to lie", and therefore when they demonstrate my adultery, she will prove that it is untrue!!! I came to the conviction that neither now nor later could we embark on the matter; she is too impossibly stupid. I wrote to her that I no longer had the 10 thousand at my disposal, that if she ever took it into her head to ask me for a divorce, I would consent and submit to all terms, save for financial compensation. And I now withdraw all the terms offered to her. I shall to pay the monthly subsidy as before, but so far as possible. Modya, golubchik, write exactly when to expect you. You are doing a very wise thing by deciding to leave Kolya for a while. We're undertaking a production, and we need to know whether we can count on you. I kiss you hard. P. Tchaikovsky I kiss my dear Kolya on the eyes, lips and cheeks. I'll write to him in my next letter.