Letter 838

Date	22 May/3 June 1878
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Brailov
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1491)
Publication	П. И. Чайковский. Переписка с П. И. Юргенсоном, том 1 (1938), p. 320 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 413–414 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 273–274

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

22 мая 1878 г[ода] Вчерашний день ознаменовался, во 1-х, грозой, которая с разными промежутками продолжалась целый день, а во 2-х, массой писем, которые я получил, и в том числе от тебя, от Н[адежды] Ф[иларетовны] и присланное тобой же поразительное, неподражаемое, изумительное письмо А[нтонины] И[вановны]. Первое впечатление была радость и желание поскорее, тотчас же ехать устраивать, хлопотать, ускорять дела а разводе. Между тем как и когда ехать? Я даже ничего не могу решить и в будущем, ибо денег почти нет, следовательно, нужно ждать денег от H[адежды] Ф[иларетовны], а она в своём последнем письме ничего а них не говорит. Писать же ей, дескать: «пришлите скорей, нужно ехать!» — нельзя. Я не сомневаюсь, что деньги будут — нужно только подождать. Как бы то ни было, но я пришёл в какое-то особенного рада нервное состояние, вследствие которого должен был часа полтора буквальна бегать по саду, чтобы физическим утомлением добиться просветления головы, которая находилась в каком-то тумане. Потом стал писать письма H[aдежде] Ф[иларетовне], Юргенсону, Ант[онине] Ив[ановне] и каждое из них должен был несколько раз переделывать и переписывать. Какое-то затмение нашло. Письмо А[нтонине] И[вановне] перечёл ещё раз и каюсь, имел ребячество и слабость злиться и порывался отвечать колкостями и сарказмами. Наконец сообразил, что это ровно ни к чему не поведёт. Кататься никуда не ездил. Спал хорошо, чего вовсе не ожидал. Сегодня утром только я вполне оценил всю неподражаемую прелесть письма Ант[онины] Ив[ановны]. Не правда ли, что это письмо писала не она, а разом M[ada]me Никльби, тётка-приживалка в «Крошке Доррит», Каурова из «Завтрака у предводителя», Городничиха, Коробочка, обе дамы из «Мёртвых душ», словом, непостижимо, что в одной человеческой голове может набраться столько глупости и упорного непонимания? Какая прелесть, напр[имер], вся Москва, знающая наизусть, от слова до слова, её письма ко мне! Уж я не говорю о её предположении, что я задумал развод раньше свадьбы!! Потом, сделавши это предположение, она тотчас же принимает его за непреложную истину и спрашивает: зачем я допустил её сделать заем? Все это феноменально хорошо. Был я вчера у обедни в монастыре. Церковь очень красива, служба благолепная, пение очень хорошее, и несколько лиц монашенок показались мне очень интересными, особенно одна красивая старуха в длинной мантии, читавшая Апостола густым басом и управлявшая правым крылосом. Живо представлял себе вчера твой отъезд и беспокоился об тебе. Несколько смущался при воспоминании о моем последнем письме и опасался, не будешь ли сердиться. Боюсь, что ты не так поймёшь письмо, как следует. Основная мысль следующая: я понимаю, что тебе у Конради нехорошо, но терпи, ибо если ты от них уедешь, то встретится много неудобств, которые тебе отравят жизнь; для Коли же во всех отношениях лучше оставаться в доме родителей. Какая прелесть Колино письмо! Как мне понравилось, что он поручает мне поклониться Надежде фон Мекк! Как его письмо нежно! Я получил сейчас письмо от Толи. Он предлагает мне съехаться у Кондратьева 27-го. Но ехать ли мне к Кондратьеву? Не лучше ли ехать прямо в Москву и там вместе с Толей устроить все дело? Ничего не знаю и, пока не получу денег, ни на что не могу решиться. Я написал А[нтонине] И[вановне], что согласен заплатить 2500 р[ублей], хотя считаю, что она их уже раз получила, — но заплачу их не иначе, как векселем. Крепко тебя целую, мой дорогой. Твой П. Чайковский

22 May 1878 Yesterday was marked, firstly, by a storm which lasted on and off all day, and secondly, by my receiving a pile of letters, including from you and Nadezhda Filaretovna, and an astonishing, inimitable and astounding letter from Antonina Ivanovna, which I'm sending to you. My first reaction was to rejoice and wanting to urgently initiate and expedite divorce proceedings. Yet where and when should I go? I can't even make any future plans, because I have almost no money, consequently I need to wait for the money from Nadezhda Filaretovna, but she doesn't say anything about it in her last letter. I cannot write to her: "send it quickly, I need to go!". I have no doubt that the money will be there — I just need to wait. Be that as it may, I worked myself up in some sort of particularly nervous condition, as a result of which I had literally to run for an hour and a half around the garden in order to clear my head, which seemed to be in some sort of fog, through physical fatigue. Then I started writing letters to Nadezhda Filaretovna, Jurgenson and Antonina Ivanovna, and each of them had to be re-done and rewritten several times. I became somewhat irrational. I re-read Antonina Ivanovna's letter once more, and I confess that I had the childishness and weakness to become angry, and tried to respond with barbs and sarcasm. Finally, I realised that this would lead absolutely nowhere. I didn't go out for a ride anywhere. I slept well, which I hadn't expected at all. It was only this morning that I fully appreciated the inimitable delights of Antonina Ivanovna's letter. Truly this letter was not written by her, but by Madame Nickleby, the aunt/hanger-on in "Little Dorrit", Kaurova from "Breakfast at the Marshal's", the mayoress and Korobochka, both ladies from "Dead Souls" — in short, it is inconceivable that so much stupidity and obdurate misunderstanding can accumulate in one human head. Such delights as all of Moscow knowing her letters to me by rote, word for word! I'm not even talking about her suggestion that I was planning a divorce before the wedding!! Then, having made this suggestion, she immediately accepts it as an immutable truth, and asks: why did I allow her to enter into this? This is all phenomenally good. I was at mass in the monastery yesterday. The church is very beautiful, the service magnificent, the singing very good, and I found several of the nuns' faces very interesting, especially one beautiful old woman in a long robe, who read the Apostle in a thick bass voice and gave the blessing with her right hand. I vividly imagined your departure yesterday, and was worried about you. I was somewhat embarrassed when I remembered my last letter, and feared that you might be angry. I'm afraid that you won't take the letter as it was intended. The gist is as follows: I understand that things are not good for you at Konradi's, but be patient, because if you leave them you will encounter many inconveniences that will poison your life; it is better in every respect for Kolya to remain in his parents' home. How lovely is Kolino's letter! I liked how he instructs me to bow to Nadezhda von Meck! How tenderly he writes! I've just received a letter from Tolya. He invites me to meet him at Kondratyev's on the 27th. But should I go to Kondratyev's? Wouldn't it be better to go straight to Moscow and arrange the whole matter there with Tolya? I don't know anything, and until I receive the money, I can't decide on anything. I've written to Antonina Ivanovna that I agree to pay the 2500 rubles, although I think that she's already had this, but I'm only paying it with a credit note. I hug you tightly, my dear fellow. Yours P. Tchaikovsky