Letter 118

Tchaikovsky Research
Revision as of 14:41, 2 February 2024 by Tony (talk | contribs)
(diff) ← Older revision | Latest revision (diff) | Newer revision → (diff)
Date 10/22 September 1868
Addressed to Anatoly Tchaikovsky
Where written Moscow
Language Russian
Autograph Location unknown
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 297–298 (abridged)
П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 109–110
П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 41–42
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 139–140
Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 40 (English translation)
Notes Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve

Text and Translation

Based on a handwritten copy in the Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve at Klin, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.

Russian text
(original)
English translation
By Brett Langston
10 сентября

Милый Толинька! Благодарю за твоё письмо и извиняюсь, что долго откладывал ответ. И я тебе в кратких, но точных словах расскажу, что со мной было со дня нашей разлуки.

В день приезда в Москву (где все были рады мне) я напился пьян на обеде, данном Рубинштейном; как в этом простом факте Москва дала себя почувствовать! Обжорство — слабость москвичей. 1-го сентября был большой ежегодный обед, — опять пьянство (забыл, 30 авг[уста] обедал у Островского). С 2 сентября начались классы; я имею теперь занятий в ней ещё более прежнего. Отвык от классов и в первый урок так сконфузился, что принуждён был минут на 10 уйти, дабы не упасть в обморок. Не помню 2-го или 3-го , встретился с Апухтиным в театре. Он сначала не хотел даже меня узнавать, так был сердит, — но после долгих объяснений, наконец, умилостивился. На другой день мы с ним обедали в Английском клубе, и там после обеда с ним сделалось дурно так, что я страшно перепугался, но не потерялся, схватил его и потащил с большим трудом в сад, где вскоре он оправился. Должно быть, лишнее скушал что-нибудь. Следующий вечер мы с ним были у Шиловскпх, где он пленил, всех своими рассказами. Затем он два дня пробыл в имении Шаховских, а вчера я с ним свиделся в опере. Это было первое представление нашей итальянской оперы. Давали «Отелло». Пела прелестно Арто и дебютировал очень хороший молодой тенор Станио. После оперы были в клубе и время провели приятно.

Вот, кажется, все, достойное интереса за последние полторы недели в моей жизни. Гедеонов был в Москве и велел немедленно приступить к репетициям «Воеводы». Партии уже розданы. Но едва ли он поспеет к октябрю, как того хотел Гедеонов. С итальянцами оно почти невозможно, я думаю, что опера пойдёт не ранее декабря. Нового я ничего не пишу и не могу ни на чем остановиться. К счастью, концерты Музык[ального] общества начнутся поздно, и я ещё успею что-нибудь состряпать.

Ларош воротился и говорил мне подробно о своих свиданиях с тобой и Модей. Третьего дни я был у него утром с Рубинштейном и вечером с Клименко. Они живут очень мило на одной квартире с Юргенсоном.

Милый мой мальчик, целую тебя множество раз и прошу писать почаще. Вчера получил письмо и от Моденьки, которому отвечу на днях. (Опять забыл. Вчера в опере видел Рихтера; он тоже говорил про Вас.)

Обними от меня Папашу и Л[изавету] М(ихайловну]. Ему я тоже напишу.

10 September

Dear Tolinka! Thanks for your letter and I'm sorry for the long delay in replying. I'll tell you concisely but precisely what has happened to me since the day we parted.

On the day of my arrival in Moscow (where everyone was glad to see me), I got very drunk at a dinner given by Rubinstein; how Moscow made itself felt by this simple fact! Bingeing is a Muscovite weakness. On 1st September there was a grand annual dinner — I was drunk again (I forgot that on 30 August I dined with Ostrovsky). Classes started on 2 September; I have even more of them now then I had before. I'm so unused to doing classes and in the first lesson I became so flustered that I was forced to leave for 10 minutes, so as not to faint. I don't remember whether I met Apukhtin at the theatre on the 2nd or the 3rd. At first he didn't even want to acknowledge me, he was so angry, but after a long explanation he was eventually placated. The next day we dined together at the English Club, where after dinner he became so ill that I was terribly alarmed, but not without the presence of mind to grab him and drag him with great difficulty into the garden, where he soon recovered. He must have eaten too much of something. The next evening we went to Shilovsky's, where he captivated everyone with his stories. Then he went to the Shakovsky estate for a couple of days, but yesterday I saw him at the opera. This was the first performance of our Italian Opera. They did "Othello". Artôt sang charmingly, and a very good young tenor Stanio made his debut. After the opera we went to the club and had a pleasant time.

That, I think, is everything worthy of interest in the last week and a half of my life. Gedeonov was in Moscow and instructed that rehearsals of "The Voyevoda" were to begin immediately. The parts have already been allocated. But it's unlikely to happen in October, as Gedeonov wanted. Because of the Italians I think that's almost impossible, and the opera won't go on before December. I haven't written anything new and I can't settle on anything. Fortunately, the Musical Society concerts will be starting late, and I'll still have time to come up with something.

Laroche has returned and told me in detail about his meetings with you and Modya. I was with him three days ago in the morning at Rubinstein's and with Klimenko in the evening. They're living very nicely in the same apartment as Jurgenson.

My dear young man, I kiss you many times and ask you to write more often. Yesterday I received a letter from Modenka as well, to which I'll reply in a few days. (I forgot again. Yesterday I saw Richter at the opera; he also spoke about you.)

Hug Papa and Lizaveta Mikhaylovna from me. I'll be writing to him too.