Letter 1114
| Date | 18 February/2 March 1879 |
|---|---|
| Addressed to | Pyotr Jurgenson |
| Where written | Paris |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2236) |
| Publication | П. И. Чайковский. Переписка с П. И. Юргенсоном, том 1 (1938), p. 84–85 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 119–120 |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Ты меня просто конфузишь своими письмами, любезный Колпак (т. е. житель Колпашного переулка!). Теперь я даю тебе двухнедельный отпуск и буду ждать следующего твоего письма в Петербурге, куда я собираюсь довольно скоро, а именно приблизительно через неделю, а так как ты сие письмо получишь днём через пять, то писать сюда уже не стоит. Я остановлюсь в Берлине дня на 2 или на три. То, что ты мне пишешь об «Онегине», мне очень приятно. Полагаю, что по случаю смерти бедного великого князька представление не состоится! Очень жаль! Или, несмотря на все, всё-таки дадут его? — не думаю. Я продолжаю вести жизнь анахорета, несмотря на то, что нахожусь в центре цивилизованного мира. Даже в театре не бываю! Был сегодня в концерте Паделу. Программа очень интересная и исполнение изрядное, но далеко не первоклассное. Сегодня воскресенье, погода чудная, и очень было приятно гулять по оживлённым улицам. Но пообедавши, я всё-таки тотчас вернулся домой, надел халат и сижу, втайне души вздыхая о своей кларанской хозяйке и о милой горничной Marie, и о пустом доме, которого я был единственным обитателем! Мне очень жалко, что этот дурак Михайло лишился хорошего места. Он малый честный и добрый, но его несчастье — непомерная глупость и способность при хорошем обращении быстро делаться тунеядцем и лентяем. Очень жаль, — но главное неприятно то, что я сознаю на себе вину его крайней избалованности. Какую разницу представляет его брат. Я его балую ещё в десять раз больше, но это на него имеет только благодетельное влияние, т. е. нисколько не ослабляет рвение и заботливость о мне и лишь облагораживает и возвышает его. Представь, что он очень усердно занимается сам по Оллендорфу французским языком и начинает уже кое-что болтать. Ты спрашиваешь, на что живёт Котек. Он зарабатывает уроками (у него, благодаря сначала протекции Иоахима, а потом самому себе, от уроков отбоя нет) более 400 марок в месяц, несмотря на то, что плата там небольшая. Кроме того, он во всех богатых берлинских домах играет в квартетах с Иоахимом и с де Ана то 2 скрипку, то альта. В первое же время он пользовался помощью нескольких друзей, и в том числе меня. Но это продолжалось очень недолго. Он сделает карьеру: малый очень ловкий и умеющий нравиться. Сегодня я получил известие об отчаянном положении Ник[олая] Львов[ича] и решился просить тебя дать ему 25 р[ублей] из моего счёта. Извини за беспокойство. Итак, голубчик, буду ждать от тебя письма в Петербурге и прошу адресовать к Анатолию: Новая улица, дом 2, кв[артира] 30. Твой П. Чайковский |
You simply confound me with your letters, my dear Kolpak (i.e. resident of Kolpashny Lane!). I'm now giving you two weeks off, and will be awaiting your next letter in Petersburg, where I'm intending to be quite soon, namely in approximately one week; since it will be five days before you receiving this letter, then it's no longer worth you writing here. I'll be stopping off in Berlin for 2 or three days. I was very pleased by what you wrote to me about "Onegin". I dare say that after the death of the poor Grand Duke, the performance won't be taking place! What a shame! Or will it still be given in spite of everything? I don't think so. I'm continue to lead the life of an anchorite, despite the fact that I find myself at the centre of the civilized world. I don't even go to the theatre! I went to Pasdeloup's concert today. The programme was very interesting and the performance fair, but far from first class. Today is Sunday, the weather is wonderful, and it was very pleasant to walk along the busy streets. But after having dinner, I still returned home, put on a dressing gown and sat, my heart clandestinely yearning for my Clarens manageress and for the lovely maid Marie, and for the empty house, of which I was the sole occupant! I'm very sorry that this fool Mikhaylo has lost a good position. He is small, honest and kind, but he has the misfortune to be excessively stupid, and the propensity, given the right encouragement, to quickly become a lazy parasite. I'm very sorry — but the most unpleasant thing is that I know I'm at fault for spoiling him excessively. How different he is from his brother. I pamper him ten times more, but this only has a beneficial effect on him, i.e. it doesn't in the least diminish his zeal and attentiveness towards me, and merely improves and elevates him. Just imagine that he's very diligently studying Ollendorf's French language himself, and is already starting to converse a little. You ask how Kotek makes a living. He earns more than 400 marks a month by giving lessons (initially thanks to Joachim's patronage, and then on his own account, there are no end of lessons), despite the fact that the fees there are modest. Furthermore, he plays in quartets at all the wealthy Berlin houses, with Joachim and with De Ana, on 2nd violin or viola. At first he had help from several friends, including me. But this didn't last very long. He will make a career out of it: the little fellow is very adroit and able to please. Today I received news about Nikolay Lvovich's desperate situation, and decided to ask you to give him 25 rubles from my account. Sorry for the nuisance. Thus, golubchik, I'll wait for your letter in Petersburg and ask you to address it to Anatoly: New Street, House 2, Apartment 30. Yours P. Tchaikovsky |
