Letter 1845

Date	31 August/12 September 1881
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1318)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 212–213

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Каменка 31 авг[уста] Анатоша, голубчик! Грустно было после твоего отъезда. На другой день утром пришло письмо от Саши Гудима, которое я не посылаю, ибо ничего нет важного; а между тем уж вы теперь увиделись. Я принялся с величайшим усердием за Бортнянского, чтобы поскорее покончить с ним. Таня целый день была больна; вообще, она теперь опять начинает свои безумные поступки, и вчера из слов Веры я узнал, что где-то она достала тайно морфин и больше. чем когда-либо, прыскается. С другой стороны, эта непостижимая девушка с каким-то сладострастием принялась терзать свою мать жалобами на жизнь, признаниями в страсти к Бернатовичу и довела её до того, что бедная Саша опять никуда не годится: не ест, плохо спит, ходит с какими-то оловянными глазами. Я уж решительно не знаю: ненавидеть Таню или изумляться и сожалеть. Ната сделалась, как и перед отъездом за границу, ходячею злобою против Тани. Вера тоже говорит про Танины поступки с злобой и омерзением. Господи! что это за сумбур! Как жаль, что мне нельзя будет съездить в Симаки; я очень бы желал под благовидным предлогом удалиться и ничего не слышать и не знать о здесь происходящем. Впрочем, Саша завтра или послезавтра уезжает в Крым и хоть на время опять разлучится с палачом своим. Погода стоит чудная. Вчера мы ездили в хутор, но было далеко не так приятно, как прошлый раз. Саша была очень слаба и казалась сильно утомлённой; мысль о Тане, которая оставалась дома и ещё спала, когда мы уезжали, отравляла удовольствие. Толя, поговори, пожалуйста, но самым политичным образом, с П[етром] И[вановичем] насчёт того, как он намерен вознаградить меня за несносный труд над Бортнянским; но, пожалуйста, сделай так, чтобы он и не подозревал, что я поручил тебе это. Чувствую, что если я не буду иметь в виду хорошей мзды, терпение моё лопнет и я не буду иметь сил заставлять себя преодолевать отвращение. Если увидишь Алёшу, скажи, чтобы непременно навестил мать, но чтобы не оставался там долго и торопился ко мне. Не знаю, куда я с ним поеду; здесь как-то неловко долго оставаться с ним; может быть, поеду к Модесту и, кстати, отвезу ему Сангурского. Вчера была свадьба Веры Андреевны. Других новостей интересных нет. Представь себе, что я до того транжирил папиросы, что внезапно оказался без оных и курю каменские, отвратительные. Целую тебя, голубчик. Тебе для писания писем опять назначается четверг; это — сверхштатное письмо. Жду с нетерпением известий о твоём пребывании в Киеве, о свидании с Загоскиным. Целую крепко. Твой П. Чайковский

Kamenka 31 August Anatosha, golubchik! It was miserable after you left. The next morning a letter came from Sasha Gudim, which I'm not sending, because it's nothing important; and you've already seen each other in the meantime. I've set about the Bortnyansky with the greatest zeal, in order to finish with it as quickly as possible. Tanya has been ill all day; generally she's started acting madly again, and yesterday from Vera's words I learned that she has secretly obtained morphine, and she's taking more drops of it than ever. On the other hand, this unfathomable girl, with some sort of licentiousness, has taken to tormenting her mother with complaints about life, confessing her passion for Bernatovich, coming to the point that poor Sasha was fit for nothing; she didn't eat, slept poorly, and walked around with a sort of glazed eyes. I have absolutely no idea whether to hate Tanya or to be astonished and sorry for her. Nata has become a walking spite against Tanya, as she was before leaving abroad. Vera also talks about Tanya's behaviour with spite and loathing. Lord, what a mess this is! What a pity I cannot go to Simaki; I very much want to leave under a plausible pretext, and not to hear or know anything about what's happening here. Anyway, Sasha is leaving for Crimea tomorrow or the day after, and will be parted from her executioner again, at least for a while. The weather is marvellous. We went to the farm yesterday, but it wasn't nearly as pleasant as the last time. Sasha was very weak and seemed very tired; the thought of Tanya, who stayed at home and was still asleep when we left, spoiled the pleasure. Tolya, please talk, but in the most political way, with Pyotr Ivanovich about how he intends to reward me for my unbearable work on Bortnyansky; but, please, do so in a way that he doesn't even suspect that I've entrusted you with this. I feel that without the anticipation of a decent bounty, my patience will snap and I won't have the strength to force myself to overcome my distaste. If you see Alyosha, tell him to be sure to visit his mother, but not to stay there long and to hurry to me. I don't know where I'll go with him; it's a little awkward to stay with him for long here; perhaps I'll go to Modest, and take Sangursky along. Vera Andreyevna's wedding was yesterday. There's no other interesting news. Just imagine that I've been squandering cigarettes so much that I suddenly found myself without them, and smoking horrid Kamenka ones. I kiss you, golubchik. I've assigned Thursday for writing letters to you; this is a supernumerary letter. I'm looking forward to news about your stay in Kiev, and about your meeting with Zagoskin. I kiss you hard. Yours P. Tchaikovsky