Letter 1923
| Date | 29 December 1881/10 January 1882 |
|---|---|
| Addressed to | Pyotr Jurgenson |
| Where written | Rome |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2362) |
| Publication | Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 498–499 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с П. И. Юргенсоном, том 1 (1938), p. 221–222 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 306–307 |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Милый друг!
Давно не писал тебе. Особенного сообщить ничего не имею. Праздники встретил невесело, ибо и Модест и его воспитанник были оба больны; последний довольно серьёзно, так что приходилось за доктором посылать. Теперь лучше. На poste restante не был. Мне не хочется, признаться, серьёзно говорить теперь об опере. Я отложил писание оперы в долгий ящик. Впрочем, на днях схожу и получу Аверкиевское писание, если таковое имеется. Отложил же я писание оперы по совету Направника, от которого на днях получил очень милое письмо. Узнав, что он вышел из М[узыкального] о[бщества] по неприятностям, я написал ему несколько тёплых слов сожаления и в ответ получил всю историю его отставки. Какой интриган Давыдов или, по крайней мере, его друзья и прихлебатели. Я лично очень много потерял вследствие выхода Направннка. Я питал большое доверие к нему как капельмейстеру. Давыдов мне кажется сомнительного качества дирижёром, и притом у него ни на грош опытности. Итак, Направник мне отвечал большим письмом, в конце которого, по поводу моих жалоб на слабость вдохновения, говорит, что это временный упадок творческой силы, которая должна вернуться несомненно, но пока он советует мне не приниматься за оперу. Я так и сделаю. Пишу я теперь ни более ни менее как трио для ф[орте]п[иано], скр[ипки] и виол[ончели]. Что из этого выйдет, не знаю. Всенощную свою я кончил ещё летом и до сих пор никак не могу найти времени для переписки. Как только окончу начерно Trio, так тотчас же примусь за переписку всенощной. Относительно Клименки скажу тебе, что я, с одной стороны, глубоко возмущён его поведением, а с другой — мне его жалко. Это несчастный человек, с какими-то неопределёнными стремлениями куда-то, но неспособный бороться; это юноша, который, ещё ничего не сделавши, уже считает себя непонятым и обиженным. Может быть, он одумается? А впрочем, вполне полагаюсь на твою справедливость, и если ты его, наконец, прогонишь, то, уж конечно, ни на минуту не усомнюсь, что он это заслужил. Мне трудно отвечать тебе на вопрос о лигах в Бортнянском. Я разрешу его, когда ты мне пришлёшь 3-ю корректуру 2-го выпуска. Ведь ты не забыл, что, согласно условию, ты должен прислать мне 3-ю корректуру? Альбом Рубинштейна непременно пришли мне, а также 1-ый выпуск Бортнянского. Что такое ты мне пишешь об Исакове! Какой Исаков? и когда он ко мне обращался? Ничего решительно не понимаю. Очевидно, ты что-то напутал. Не забудь разъяснить мне это обстоятельство. Сейчас я был в квартетном утре и слышал новый квартет Сгамбати. Езуит Лист восседал, окружённый букетом дам, впрочем большею частью старых, и притворялся, что восхищается произведением своего ученика. Гаже и бездарнее этого квартета я ничего никогда не слышал. До свиданья, голубчик. Пожалуйста, пиши; твои письма для меня чистое наслаждение. Твой П. Чайковский Всем твоим приветы и поклоны. |
Dear friend!
I've not written to you for a while. I have nothing in particular to report. I saw the holidays in cheeressly, because both Modest and his pupil were ill; the latter quite seriously, such that I had to send for a doctor. He's better now. I haven't been to the poste restante. I confess that I don't want to talk seriously about an opera now. I've put the writing of an opera aside. Anyway, in a few days I'll go and collect what Averkiyev's written, if anything. I deferred writing the opera on the advice of Nápravník, from whom I received a very kind letter the other day. Upon learning that he'd left the Musical Society through some unpleasantness, I wrote him a few warm words of regret, and in return I received the whole story of his resignation. Davydov, or at least his friends and hangers-on, are such schemers. I personally have lost a great deal as a consequence of Nápravník's departure. I've developed great confidence in him as a conductor. Davydov's qualities as a conductor seem to me to be of dubious merit, and moreover hasn't a jot of experience. Hence, Nápravník answered me with a long letter, at the end of which, in response to my complaints about declining inspiration, he said that this was a temporary decline in my creative powers, which should undoubtedly return, but for the time being he advised me against taking up an opera. This, I am doing. I'm now writing nothing more nor less than a trio for piano, violin and cello. What will come of this, I don't know. I finished my vigil in the summer, and uet I still haven't found the time to copy it out. As soon as I finish the draft of the Trio, I'll set about copying out the vigil forthwith. As for Klimenko, I'll tell you that, on the one hand, I'm deeply outraged by his behaviour, and yet on the other, I feel sorry for him. This is an unhappy fellow, possessed with some sort of vague aspirations, but incapable of striving for them; this is a youth who, without having achieved anything, still considers himself offended and misunderstood. Perhaps he will reconsider? However, I'll rely entirely on your judgement, and if you eventually turn him away, then of course I won't doubt for a moment that he deserved it. It's difficult for me to answer your question about ligatures in the Bortnyansky. I'll decide on this when you send me the 3rd proofs of the 2nd set. After all, have you forgotten that, according to our agreement, you are supposed to send me the 3rd proofs? Rubinstein's album was surely sent to me, as well as the 1st set of the Bortnyansky. What's this you wrote to me about Isakov? Who is Isakov, and when did he approach me? I don't understand this at all. You're obviously confused. Don't forget to explain the circumstances to me. I was just at a quartet matinee and heard Sgambati's new quartet. The Jesuit Liszt was sitting there surrounded by a bouquet of ladies, albeit mostly old ones, and pretended to fawn over the work of his student. I've never heard anything so rotten and more mediocre than this quartet. Until we meet, golubchik. Please, write; your letters are a pure delight to me. Yours P. Tchaikovsky Greetings and bows to all your lot. |
