Letter 2307

Date	2/14 July 1883
Addressed to	Nikolay Hubert
Where written	Podushkino
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 108)
Publication	Прошлое русской музыки. Материалы и исследования ; том 1 (1920), p. 24–26 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XII (1970), p. 183–185

Text

Russian text (original)

Подушкино 2 июля 1883 Дорогой Николай Альбертович! Оба Ваши письма получил разом. Я очень грущу и сожалею, что с Вами было поступлено так неделикатно, несправедливо, грубо; очень понимаю, что у Вас накопилось в сердце много горечи и что Вам нет удовольствия помышлять о Консерватории. Но Вы ещё слишком близки к совер[шив]шимся событиям, чтобы иметь вполне верный взгляд на Ваше будущее положение в Консерв[атории] в случае принятия профессуры. Мне, бывшему в стороне и притом питающему дружбу к Вам столько же, сколь и привязанности к нашей Консерватории, легче относиться ко всему этому, так сказать, объективно. И я смотрю на дело таким образом. Консерватория в Вас страшно нуждается; невозможно, чтобы во главе теоретических классов стоял такой мальчик, как Аренский. Вы единственный человек в России, соединяющий в себе и те специальные сведения, и ту общую образованность, и ту опытность, которые потребны для занятия должности преподавателя теории. Если есть в Дирекции люди, которые этого не понимают, то нужно им это разъяснить. Следовательно, они должны к Вам обратиться. Но Вам не было оказано должного уважения; ваше достоинство было оскорблено; к Вам отнеслись неблагодарно и грубо. Итак, необходимо, чтобы те, которые во всем этом виноваты, сознали бы свою вину и в той или другой форме удовлетворили бы справедливость. О подробностях, как это сделать, напишу к Вам, когда основательно переговорю с надлежащим, так сказать, начальством. Через 3 дни у Юргенсона соберутся Альбрехт, Кашкин, Зверев, я, — и будем обсуждать, как поступить и что делать. Засим я буду иметь совещание с Алексеевым. В своё время о всем извещу Вас. Быть может, я проживу здесь до 15 августа и дождусь Вашего возвращения, чтобы содействовать решению дела. А затем, если как следует Вам будет воздано должное и будут Вас просить принять профессуру, Вы, по-моему, не должны отказывать, хотя бы из самопожертвования ради общего дела. Вы спрашиваете: какими глазами вы посмотрите и на Вас посмотрят. Скажу Вам прямо, что на Вас все честные люди посмотрят с радостью и с любовью. Я не знаю никого в среде Консерваторского кружка, кто бы не сознавал, что Вы умный, честнейший и добрейший человек. Что касается до ваших врагов, то на них Вам следует плюнуть. Альбрехта я в их число, конечно, не ставлю. Я знаю, что он Вас всегда любил больше, чем кого-либо. Роль его во всем этом деле мне непонятна; думаю, что тут есть одно из тех роковых недоразумений, которые очень часто разрывают дружбу между двумя хорошими людьми. Я не считаю его способным делать гадости ради у довольствия их делать. Он, по своей претензии быть тонким Макиавелем, вероятно, тут что-то перехитрил. Впрочем, я с ним не видался ещё. Во всяком случае верьте, что все те, которых благорасположения и уважения к себе стоит желать, — умеют ценить Вас. В первое время Вам, конечно, будет несколько неловко и тяжело очутиться снова в среде, из которой Вы вышли по неприятности. Но пере мелется — мука будет. Вы по природе своей человек, рождённый для кабинетной работы, и поверьте, что со временем, когда все уляжется, Вам приятно будет сознавать, что судьба сняла с плеч Ваших тяжёлую обузу административного деятеля. Кроме своих консерваторских часов, Вы, в качестве. теоретика, не сталкивающегося в своей деятельности с другими областями преподавания (с теми, в коих живёт дух взаимного недоброжелательства, зависти и интриганства), будете совершенно свободный и самостоятельный человек. И когда история, вследствие которой Вы избавились от директорства, уйдёт в пучину прошедшего, Вы с тем большею снисходительностью отнесётесь к людям, провинившимся перед Вами, что, вероятно, и Вы, конечно, невольно в чем-нибудь да были виноваты. Полагаю, что Вы нехотя затронули чьи-нибудь амбиции, задели чью-нибудь щепетильность и т. д. Подобно Вам, я не разделяю людей на пошлецов и рыцарей и не могу допустить, чтобы в этом деле в с я вина была на той стороне. Менее всего Вам следует обращать внимание на неделикатность поступков Дирекции. Это люди неспособные понять, что все. Ваше директорство было подвигом, мученичеством ради дела и что если Вы ошибались, то уж, конечно, не потому чтобы гонялись за личными интересами и ставили их выше общих. Вам следует с философским равнодушием перенести их неведение. Повторяю ещё раз, что Вы необходимы для Консерватории и что во всяком случае не найдётся ни одного благомыслящего человека, который от всей души не желал бы, чтобы Вы вернулись на своё профессорское место. Я же этого желаю от всей: души и. сделаю все, что можно, дабы это устроилось. До свидания, голубчик. Александре Ивановне сердечный поклон. Ваш П. Чайковский