Letter 2592

Date	12/24 November 1884
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Davos
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1758)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 675–677 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 321–322 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XII (1970), p. 485–486 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 317–318 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Давос 12/24 ноября Наконец я вчера приехал сюда в 4 ч[асов]. Это целое путешествие: после Мюнхена я провёл одну ночь в Линдау и одну уже в Швейцарии (где кончалась жел[езная] дор[ога] и оставалось ещё ехать 8 часов на лошадях) на ст[анции] Ландкварт. Тут пришлось спать в дрянной конуре, однако ж чистой. Обыкновенно отсюда едут на другое утро в Давос в дилижансе, но, боясь соседства с чужими в тесной карете, я нанял бричку, в коей ехал один. Совершенная зима, все покрыто снегом, и чем дальше мы подымались в горы, тем суровее делались и при рода и зима. Я очень страдал от холода особенно в ногах. Едучи в Давос, я воображал, что попаду в пустыню, и боялся, напр[имер], что негде будет папирос и сигар достать. Но оказалось, что на этой невероятной высоте целый ряд великолепных гостиниц, магазины, в коих можно достать все, что угодно, что здесь издаётся газета, есть театр (в коем я вчера был с Котеком), а уж про папиросы и сигары и говорить нечего. Всё это производит на меня совершенно фантастическое впечатление, идо сих пор я ещё точно во сне. Когда я приехал в главную гостиницу, где живёт Котек, его не было; он ожидал меня с дилижансом позднее и ходил искать для меня помещение. Мне дали на одну ночь комнатку господина, куда-то уехавшего. Наконец явился Котик; я ожидал его с большим волнением, думая увидеть тень прежнего Котека. Удовольствию моему не было пределов, когда он оказался сильно потолстевшим, с великолепным цветом лица и, по-видимому, совершенно здоровым. Но это только по-видимому. Когда он заговорил, то я увидел, что грудь у него очень расстроена. Вместо голоса какой-то неприятный хрип, причём беспрестанно кашель самого раздражающего свойства. Тем не менее болтал он совершенно как прежде, т. е. без конца, так что я беспрестанно уговаривал его помолчать и отдохнуть. Состояние его здоровья следующее: каверн у него ещё нет, и надеются, что не будет. Одно лёгкое находится у него в хроническом воспалении, покрыто ранами и воздуху не принимает. Ежедневно в известные часы у него лихорадка. Аппетит великолепный, и ест за троих. Общее его состояние вследствие хорошего питания и великолепного воздуха очень хорошо, и в эти два месяца он так потолстел и поправился, что Ирецкая, видевшая его таким больным, не узнала бы его. Но лёгкое всё ещё плохо, и он боится, что и следующий год придётся прожить здесь. Ходит свободно, но подыматься может с большим усилием. Так как я ожидал худшего, то рад видеть его на ногах, толстым и розовым, как прежде. Народу множество, все гостиницы переполнены, и я едва достал себе очень жалкое помещение, очень далеко от Kurhaus. Несмотря на то что сегодня градусов 5 мороза, все больные целый день на воздухе; одеваются до того легко, что многие без пальто гуляют, спускаются на русский лад на санках с гор, катаются на коньках и т. д. Всё лечение состоит в вдыхании воздуха, который очень чист, но очень жидок и больным удобно и легко поглощать его. В Kurhaus за table d'hôt'ом сидит человек 200 и еда превосходная. Говорят, что здоровым людям здесь душно и некоторые совсем не переносят здешней жизни, — но я пока чувствую себя отлично. Природа очень величественная, очень мрачная и, признаюсь, наводящая на меня уныние. Сердце у меня все время болезненно сжимается, и я мечтаю только о том, скоро ли уеду. Впрочем, это, может быть, пройдёт. Я поступил очень тактично и сразу сказал Котику, что останусь лишь несколько дней, так что если останусь целую неделю, — он будет вполне доволен. Мне ужасно его жаль. Чувство неизвестности, неуверенность в возможности на будущую зиму переехать в Берлин и дело делать очень мучат его. Но, впрочем, он не особенно скучает; общество огромное, есть и русские; со всеми он знаком, и хотя особенно ни с кем не сблизился, — но одним словом оставаться здесь долго было бы с моей стороны жертвой сверх сил, и я решаюсь как можно скорее уехать. Не правда ли курьёзно, что целое население чахоточных людей живёт среди суровой, настоящей русской зимы. Но Коте к говорит, что по статистике здешней из 100 человек 60 выздоравливают совершенно. Пока до свиданья, голубчик; очень. рад, что ты доволен своим новым делом. История с Митей, Бобом и Колей очень поучительна. В каком смысле, — об этом лучше скажу при свидании. П. Чайковский Котик тебе очень кланяется.

Davos 12/24 November I finally arrived here at 4 o'clock yesterday. This was a whole journey in itself: after Munich I spent one night in Lindau and one in Switzerland (where the railway line ended and there was still another 8-hour horse ride remaining) at Landquart station. Here I had to sleep in a rotten kennel, although at least it was clean. Usually the next morning one goes from here to Davos by stagecoach, but, fearful of being in the company of strangers in a cramped carriage, I hired a britchka, in which I rode alone. It was thoroughly wintry, everything was covered with snow, and the further we climbed into the mountains, the harsher both nature and winter became. I suffered greatly from the cold, particularly in my feet. On the way to Davos, I'd imagined that I would find myself in a wilderness, and I was afraid that, for example, there would be nowhere to buy cigarettes and cigars. But it turned out that at this incredible height there is a whole array of magnificent hotels, shops where you can find anything you want, a newspaper that is published here, a theatre (where I was yesterday with Kotek, let alone papirosas and cigars. All of this made a thoroughly fantastical impression in me, and even now it still feels like a dream. When I arrived at the main hotel, where Kotek is staying, he wasn't there; he'd been expecting me on the later stagecoach and had gone to look for accommodation for me; I was given the room of a gentleman who had gone away somewhere for the night. Finally Kotik appeared; I waited for him with great agitation, thinking I would see a shadow of the Kotek of old. My pleasure knew no bounds when he turned out to be much fatter, with a magnificent complexion and, appearing to be completely well. But this was only how it appeared. When he spoke, I saw that he had a very upset chest. Instead of a voice, there was some sort of unpleasant wheezing, and a constant cough of the most irritating nature. Nevertheless, he chattered just as before, i.e. endlessly, so that I continually persuaded him to remain silent and rest. His state of health is as follows: he has no cavuses yet, and there is hope that he will not. One of his lungs is chronically inflamed, covered with scars and not taking in air. Every day at certain times he has a fever. His appetite is excellent, and he eats for three. Generally his condition, due to good nutrition and the excellent air, is very good, and these two months he has put on so much weight and substance that Iretskaya, who saw him so sickly, wouldn't have recognised him. But his lung is still bad, and he's afraid that he'll have to live here for the next year. He walks freely, but can only rise with great effort. As I had expected the worse, I'm glad to see him on his feet, fat and rosy as before. There are many people, all the hotels are packed, and I barely managed to find myself a very miserable room, a long way from the Kurhaus. Despite there being 5 degrees of frost today, all the patients are outside the whole day; they dress so lightly that many walk around without coats, go on sledges down the hills in the Russian style, skating on the ice, etc. The whole treatment consists of breathing the air, which is very pure, but very clean and easy for the sick to breathe. In the Kurhaus, 200 people sit at the table d'hôte and the food is excellent. They say that healthy people find it stuffy here and some cannot bear it at all — but for the moment my health is splendid. The nature is very majestic, very gloomy, and, I confess, drives me to despondency. My heart is pounding painfully the whole time, and my only thought is of how soon I can leave. However, this may well pass. I acted very tactfully and immediately told Kotik that I would only stay a few days, so if I stayed a whole week he would be quite pleased. I feel awfully sorry for him. The feeling of uncertainty, the doubts about the possibility of moving to Berlin next winter and going about his business, torments him greatly. However, he isn't particularly miserable; he has plenty of company, including Russians; he is acquainted with everyone, and although he hasn't become particularly close to anyone, in short, to remain here for a while would be a sacrifice on my part beyond my strength, and I've decided to leave as soon as I can. Isn't it curious that a whole population of consumptives is living in the middle of a true, harsh Russian winter. But Kotik says that according to local statistics, 60 out of 100 people make a complete recovery. Until we meet, golubchik; I'm very glad that you are pleased with your new venture. The story with Mitya, Bob and Kolya is most instructive. I had better tell you what in what sense when we meet. P. Tchaikovsky Kotik sends you his very best.