Letter 2637

Date	2/14 January 1885
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1766)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 16

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

2-го января Модичка! Письма, очевидно, пропадают: всего я тебе писал отсюда три раза. Во 2-ом письме я тебе объяснял, почему редко и мало пишу; в этом же письме я сообщил тебе о смерти Котека. 3-е письмецо, маленькое, послал вчера утром. Ужасно злит эта почтовая безалаберность. Во 2-ом письме я писал тебе о разговоре с Пчельниковым который сообщил мне, что «Лиз[aвета] Ник[олаевна]» пойдёт, но когда — неизвестно и будет известно только после праздников. Теперь уж ты знаешь из моего вчерашнего письмеца, почему я тебе не писал. Я просидел несколько дней, с бешенством, злобой и напряжением работая над корректурой сюиты. Никуда не ходил и никого не принимал. Теперь это почти кончилось. Смерть Котека, конечно, не бесследно ушла в прошедшее, но я обязан злившей и мучившей меня корректуре тем, что почувствовал её не столь болезненно, как бы можно было ожидать. Однако ж, и теперь ещё нахожусь под впечатлением грустного события. Вообще я здесь по большей части не в духе. Причиной тому то, что я живу с Анной, к которой моё недоб­рое чувство растёт, а высказывать его нельзя. Молчу, и злюсь, и жду не дождусь когда можно будет уехать из их дома. С ужасом думаю о предстоящем завтра возвращении Тани. Я не могу её видеть без злобы и отвращения. Одной истории с Натой достаточно, чтобы возненавидеть их всех. Я имел с Анной разговор о Нате. Она теперь не только интриганка, старающаяся отдалить мать от дочерей, но бесчестная, злая, никому не нужная. По мнению Анны, я очень хорошо сделаю, если отправлю Нату в Елизаветград, ибо, говорит она, Саша и Лева только об этом и мечтают, чтобы спровадить её, но не решаются сказать этого Нате. Каковы? И твоя Молас туда же!! Коля Мекк ежедневно на все лады повторяет, что 1) Над[ежда] Фил[аретовна], в сущности, взбалмошная и несносная старуха; что 2) Влад[имир] Мекк мошенник, а жена его рас­ путная баба ; 3) что Юлиязла я фурия; 4) Саша Беннигсен сплетница; 5) Сашок злой, мстительный, бездушный; 6) Иолшин а набитая дура, и только Соня почему-то превозносится до небес. Помнишь этого добряка — Колю, который носился с карточками членов семьи. Что из него сделала Анна! Сегодня от Саши Базилевской узнал, что Анна, Таня и Лиз[авета] Мих[айловна] признают Парашу очень весим патичной, пустой и вешающейся на шею каждого мужчины. Не говори Нате ничего. На будущей неделе я сам с ней поговорю и непременно постараюсь её удалить к Вере Андреевне. Новый год встречал у Толи при большом обществе. Я выезжаю отсюда 9-го числа с почтовым поездом и пробуду у тебя не менее недели. Вчера вышло в «Полиц[ейских] вед[омостях]» объявление о том, что «одинокий человек ищет дачу-усадьбу для найма». Это я, и уже одно предложение есть. Целую, обнимаю, прошу не сердись, голубчик, за молчание; я просто с ума сходил от корректур. Твой П. Чайковский

2nd January Modichka! My letters are obviously disappearing: I've written to you from here three times in all. In the 2nd letter I explained to you why I write so rarely and little; in the same letter I informed you about the death of Kotek. The 3rd letter, a short one, was sent yesterday morning. This carelessness on the part of the post office is terribly irritating. In the 2nd letter I wrote to you about my conversation with Pchelnikov, who told me that "Lizaveta Nikolayevna" will be going on — but it was unknown when this will be, and would only be known after the holidays. Now you know from my letter yesterday why I didn't write to you. I've been sitting for several days working with mad and furious effort on the proofs of the suite. I didn't go anywhere and didn't receive anyone. Now this is almost at an end. Kotek's death, of course, didn't fade into the past without a trace, but I put it down to the proofreading that angered and tormented me for the fact that I didn't feel it as painfully as might have been expected. However, even now I still find myself affected by grief. In general, I'm mostly out of sorts here. The reason for this is that I'm living with Anna, towards whom I have increasingly unkind feelings, but I cannot express them. I'm silent and furious, and I cannot wait to leave their house. I think about Tanya's return home tomorrow with horror. I cannot see her without rage and disgust. One of Nata's stories is enough to make you loathe them all. I had a conversation with Anna about Nata. She is now not only an intriguer, trying to alienate her mother from her daughters, but dishonest, evil, and no use to anyone. According to Anna, I'll do very well if I can send Nata to Yelizavetgrad because, she says, Sasha and Lev can only dream of her going away, but they dare not say this to Nata. How about them? And your Molas is there too!!! Kolya Meck repeats every day in every possible way that: 1) Nadezhda Filaretovna, is essentially an eccentric and obnoxious old woman; 2) that Vladimir Meck is a fraudster, and his wife is a whore; 3) that Yuliya is an evil hag; 4) Sasha Bennigsen is a gossip; 5) Sashok is angry, vengeful and soulless; 6) Iolshin is an utter fool, and for some reason only Sonya is extolled to the heavens. Do you remember that good fellow Kolya, who used to run around with pictures of family members. What has Anna done to him! Today I learned from Sasha Bazilevskaya that Anna, Tanya and Lizaveta Mikhaylovna consider Parasha to be all show, vapid, and hanging on the neck of every man. Don't say anything to Nata. Next week I'll talk to her myself, and certainly try to send her to Vera Andreyevna. I celebrated the New Year at Tolya's with a big crowd. I'm leaving here on the 9th with the postal train, and will stay with you for at least a week. Yesterday there was a notice in the "Police Gazette" that "a single person is looking for a country house to rent". This was me, and I've already had one offer. Hugs, kisses, and please don't be angry, golubchik, for my silence; I was simply driven mad from proofreading. Yours P. Tchaikovsky