Letter 2794
Date | 13/25 October 1885 |
---|---|
Addressed to | Praskovya Tchaikovskaya |
Where written | Maydanovo |
Language | Russian |
Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 439) |
Publication | П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 174–175 |
Text
Russian text (original) |
с[ело] Майданово 13 окт[ября] 1885, воскресенье Душечка Панюша! Сегодня получил твоё второе тифлисское письмо. При этом был Коля Переслени, приехавший со мной прощаться, и я не мог удержаться, чтобы не прочесть ему его. Он рассыпался в восторге от твоего эпистолярного таланта, и в самом деле ещё раз скажу, что ты прелестно пишешь письма: так обстоятельно, так живо и так просто, — точно будто говоришь. Не даром видно, Новичиха теперь, говоря про тебя, всегда с пеной у рта кричит: «о, у неё громадный, колоссальный ум!». Кстати, о Новичихе. Она так предупредительна и добра ко мне и так деликатно оставляет меня в покое, — что я простил ей разорение комнаты наверху, тем более что это, кажется не она виновата, а её Прасковья. Вчера у меня должны были быть Бахметев, Саша Гудим и оба Переслени. Я целую неделю готовился к торжественному приёму г. редактора «Русской мысли», заказал роскошный обед, натопил для гостей наверху комнаты, — но, кроме Коли Переслени, никто не приехал. Зато совершенно неожиданно появилась симпатичная Саня фон Визина и вместе с Новичихой обедали у меня. П крайней мере было кому есть мои чудный обед. Кстати. Мои Василий-повар неузнаваем; он просто превосходно готовит, и все от его кухни в полном восторге. Саня после обеда (т. е. позднего, вечернего) уехала, а мы играли в винт. Поздно вечером мы с Колей пошли провожать Надежду Васильевну, и я не могу тебе передать изумительную красоту лунной ночи в новом, зимнем уборе. Нужно тебе сказать, что уже несколько дней тому назад установились морозы; а вчера был мороз в 10 градусов, снегу выпало достаточно, а в ту минуту как я тебе пишу, он снова идёт, так что завтра будет санный путь. Сегодня было великолепное утро, и я с Колей, в шубах, ходили гулять. Я опять наслаждался чудным блеском светлого зимнего дня; эти первые зимние впечатления в деревне полны прелести но зато как она, т. е. зима, надоест потом, и насколько приятнее жить в таком климате, как тифлисский. Читая в твоём письме, что Татуся гуляет по солнцу, я страшно радовался за неё. Чтобы не забыть, скажу тебе нечто про Эмму. В последнем письме она пишет мне, что ей не хочется принимать предложения мест и что она решила ждать у Кондратьевых, на маленьком жаловании, времени, когда ты пригласишь её для воспитания Тани. Меня ужасно тронуло это, и знаешь, Паничка, не отказывайся от авансов Эммы. Это превосходнейший человек в полном смысле слова, единственный недостаток которого тот, что она слишком исключительно привязана ко мне, к Модесту, вообще к Чайковским. Но ты будешь иметь в ней превосходную воспитательницу для Таты, а для себя самого — верного и преданного друга. Конечно, теперь ещё рано её брать, — но пожалуйста, когда придёт время, не приглашай ни англичанки, ни швейцарки-бонны, а прямо бери Эмму. Она пойдёт к Вам за самое маленькое жалованье, лишь бы быть у вас. Я буду положительно счастлив, когда у вас в доме будет такой верный, преданный и любящий человек. Ну-с, что же сказать про себя и про свою майдановскую жизнь? Она идёт тихо, ровно, по раз заведённому порядку, и я всё более и более доволен ею. Сначала всё-таки нередко на меня находили минуты меланхолии, хотя бы при воспоминании о моей милой дорогой Паничке. Теперь, когда я уже привык к одиночеству, минуты грусти приходят редко, но зато я с удовольствием ежеминутно сознаю себя обладателем маленького своего уголка. А что касается милых и дорогих людей, живущих далеко от меня, то я с наслаждением думаю о будущих свиданиях с ними. Относительно свидания с вами я теперь мечтаю так: тотчас после постановки «Черевичек» поехать в Италию, спуститься до Неаполя и ранней весной пароходом проехать до Одессы, а оттуда через Поти в Тифлис. Как ты думаешь об этом плане? Раньше, т. е. зимой, вряд ли благоразумно будет к вам поехать, ибо я буду стеснён краткостью времени. «Черевички» пойдут в январе. В субботу 19 числа утром еду в Москву; буду вечером на концерте 6 а дня через два или три отправлюсь в Каменку. 10-го ноября вернусь и до «Черевичек» буду усердно писать оперу, за которую я принялся, и очень удачно. Милого прокурора крепко целую; Танюшу и тебя прижимаю к сердцу. До свиданья, мой голубочек! Следующее письмо адресуй мне в Каменку. Крепко, крепко целую твои ручки. Твой, П. Чайковский |