Letter 3266

Tchaikovsky Research
Date 4/16 June 1887
Addressed to Yuliya Shpazhinskaya
Where written Tiflis
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2086)
Publication Заря Востока (6 May 1940) (abridged)
П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 320–321
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 118–121

Text

Russian text
(original)
4 июня 1887

Я получил уже 2 Ваших письма, добрейшая Юлия Петровна, а сам только сегодня, на пятый день по приезде, собрался написать Вам. Впрочем, Вы раз навсегда уже простили мне мою неаккуратность.

Путешествием своим по Волге я очень доволен. Не то чтобы в своём течении Волга-матушка представляла изобилие красивых местностей, — открывающиеся с обеих сторон виды до крайности однообразны. Холмистый, иногда покрытый лесом правый берег и совершенно пустынный левый—вот и все. По временам села и города, но, впрочем, очень редко; весьма часто встречные пароходы, баржи, лодки—всего этого как раз достаточно, чтобы не слишком скучно было человеку, ищущему развлечения. Но русскому человеку, привыкшему к обширным горизонтам, к ширине и ровным линиям пассажа, доставляет неизъяснимое наслаждение сама матушка Волга, величественно и спокойно катящая, на пространстве нескольких вёрст в ширину, свои желтоватые волны к морю. Я совершенно влюблён в эту божественную, чудную реку и способен был бы целое лето плавать по ней взад и вперёд, но только под одним условием—на своём пароходе, в одиночестве. Суетливость большого парохода, переполненного пассажирами, из которых каждый как будто поставил себе задачей постоянно нарушать спокойное созерцательное наслаждение, которому собираешься предаваться, — очень мне не по сердцу. А уж эта несносная страсть лезть знакомиться и выпытывать куда вы, кто вы и зачем вы едете, — боже мой, как это несносно!

Плыл я по Волге пятеро суток; в Астрахани пересел на маленький пароход, везущий по устью до взморья. Там пересел на морскую шхуну, которая через 2 суток пришла в Баку. Каспийское море очень бурно, и в первую ночь была такая бешеная качка, что каждую минуту мне казалось, что пароход разобьётся вдребезги. К счастью, морской болезни я не подвержен и от делался только бессонной ночью. Следующие сутки, и особенно дивная лунная ночь, доставили мне безграничное наслаждение. В общем весь этот долгий переезд был мне приятен и, если не ошибаюсь, принёс моим усталым нервам пользу. Я в самом деле от лично от дохнул.

Баку очень своеобразный и интересный город, прелестно обстроенный, чистенький, оживлённый—но совершенно лишённый растительности. Зато нефтью воздух пропитан до того, что наконец кажется, как будто ею дышишь. Провёл в Баку сутки. На следующий день ездил осматривать знаменитые Балханы, г де добывается нефть, и видел только-что накануне открывшийся величественный нефтяной фонтан. На одиннадцатый день по выезде из Москвы добрался, наконец, до Тифлиса, где нашёл своих здоровыми и совершенно благополучными.

Нельзя описать Вам, до чего здесь мучительна жара. Она до того убийственно ядовита, что сегодня в первый раз я нашёл в себе силу взяться за перо. Первые же дни я целый день чувствовал себя совершенно расслабленным физически и умственно, а душная ночь не давала возможности освежить себя хорошим сном. Сегодня подул северный ветер после грозы и стало свежее.

Здесь, несмотря на жару, каждый вечер даёт представления русская драматическая труппа с Савиной во г лаве. Я видел её 3 раза: в «Маргарите Готье», в «Дикарке» и в «Чародейке». Последняя шла в её бенефис. Савина так убедительно просила меня быть на её бенефисе, что, несмотря на крайнее нежелание видеть «Чародейку» в форме драмы, пришлось пойти. Я, вообще, не из рьяных поклонников Савиной, но в «Чародейке» она показалась мне ниже всякой критики, и я решительно не понимаю, каким образом Ипполит Васильевич может считать её образцовой исполнительницей этой роли. Господи, как она далека от того идеала «Чародейки», который жил в моем воображении!!! Публика не разделяла моего мнения, и восторг был неописанный, и таких оваций, каких Савина удостоилась в этот вечер, я не видел ещё никогда в жизни. Всего более Савина понравилась мне в «Дикарке», да и то не мог я помириться и никогда не помирюсь с отвратительным тембром её голоса. Этот голос мешает мне ценить в должной мере её талант, который несомненен и самобытен.

По поводу всего, что Вы мне в обоих письмах пишете по поводу Кашперова и его знаменитой оперы, скажу Вам следующее. В конце апреля, на одной и той же неделе, случились в Москве три события, после которых Москва мне навсегда опостылела. На этой неделе было 1) юбилей Славянского, 2) представление Кашперовской пакости и 3) уравнение школы Шостаковского с консерваторией по правам и значению. Город, в котором возможны подобные мерзости, навсегда покрыл себя несмываемым позором. Ипполит Васильевич выходил с Кашперовым на вызовы публики! Господи! Прости его, ибо не ведает, что творит. А уж поднесение Кашперову венка—это последнее слово глупости и стыда.

У меня покамест нет ни малейшей охоты приниматься за новую работу. Главное препятствие— жара. В такую жару чувствуешь себя совершенно неспособным мыслить и тем более творить. Впрочем, я и не намерен заставлять себя работать. Буду предаваться праздности без всякого стыда, ибо заслужил право полениться. Через несколько дней мы переезжаем в Боржом.

В августе я обещал посетить одного брата в Таганроге, другого в Курской губернии, а сестру в Киевской. Удастся ли побывать в Севастополе, — об этом пока ещё ничего не могу сказать вам, добрейшая Юлия Петровна! Я очень желал бы для Вас, чтобы Вы пожили где-нибудь на Южном берегу.

Батюшка, о котором Вы пишете, есть действительно своеобразное и очень симпатичное явление. Вот бы Вам изобразить его в небольшом литературном очерке, присоединить к нему ещё несколько этюдов и эскизов и все это напечатать. Я продолжаю думать, что Вы обладаете настоящим литературным талантом. Что Вы об этом думаете?

Адрес мой: Кавказ, Боржом, дача кн[ягини] Грузинской.

До свидания, добрейшая Юлия Петровна! Матушке Вашей нижайший поклон; детям всяческие приветствия.

Ваш, П. Чайковский

О Петербургском больном известия самые грустные!!