Letter 3284

Date	6/18 July 1887
Addressed to	Praskovya Tchaikovskaya
Where written	Batum
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 458)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 172–173 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 378–379 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 143–144 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 377 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

6-го июля [18]87 Батум Паничка! Боже мой? Неужели я взаправду покинул Боржом и вас всех, неужели и в самом деле я обречён потеть и жариться в городе Ахене? Не знаю, каким это образом произошло, но только в последние дни, в Боржоме, я как-то не понимал всю горечь предстоявшей перемены. Настоящим образом все это я понял и сознал вчера, под вечер. На меня нашла ужасная тоска, острое чувство сожаления о Боржоме и о вас всех. Конечно, было даже проронено несколько слезинок при мысли о тебе, о Моде, который имел вчера болезненный вид, о Татусе, которая опять меня позабудет и будет дичиться при следующем свидании, о милом Количке (которого я прошу позаботиться о сохранении и доставлении толстых журналов, долженствующих прийти на моё имя теперь и в начале августа), о Толе и Кокодесе, которые проводили меня до Сурама в хаосе переполненного поезда, о моей комнатке, о садике. Садик самое поэтическое и симпатичное место в Боржоме; я под конец особенно его полюбил. Ехал я, представь себе, в отдельном вагоне. Какой-то железнодорожный туз ехал с семейством на станцию за Сурамом, где вагон должны были отцепить, но, узнавши, что я такая важная особа, просил меня сесть в его прелестный вагон-салон, и я в нем один катил до Батума. Остановился в «Hôtel Impérial». Как живо припоминаю наше прошлогоднее пребывание здесь! Те же комнаты, те же лица, всё то же; даже нас привели прямо в ту комнату, где произошла сцена с Алексеем. Я превосходно поужинал, даже слишком превосходно, ибо ночью у меня от фаршированного кабачка (как вкусно!) сделалась страшная изжога. Сегодня прежде всего взял билеты на пароход; потом гулял по невероятной жаре, теперь пойду купаться, позавтракаю и в 3½ на пароход. Будьте здоровы, милые мои, голубчики, мили и дуси. Буду писать из Одессы. Портье гостиницы обещал мне устроить, что я поеду в трёхместной каюте один. Целую и тысячу раз обнимаю всех четырёх. Твой П. Чайковский

6th July 1887 Batum Panichka! My God! Have I really forsaken Borzhom and all of you, am I really condemned to perspire and to roast in the town of Aachen? I don't know how this happened, but only in the last days, in Borzhom, did I somehow fail to understand all the bitterness of the impending change. I truly understood and grasped all this yesterday, in the evening. I was overcome by a terrible melancholy, an acute feeling of regret for Borzhom and for all of you. Of course, even a few tears were shed at the thought of you, of Modya, who had looked ill yesterday, about Tatyusa, who will forget me again and be shy next time we meet, about dear Kolichka (whom I ask to take the trouble to look after and send on any thick magazines that should arrive addressed to me from now until the beginning of August), about Tolya and Kokodes, who accompanied me to Surami in the chaos of a crowded train, about my little room, about the little garden. This garden is the most poetic and agreeable place in Borzhom; by the end I was particularly fond of it. Just imagine, I travelled in a separate carriage. Some railway bigwig was travelling with his family to the station after Surami, where the carriage was supposed to have been uncoupled, but, having learned that I was such an important person, he asked me to sit in his lovely lounge car, and I rode in it alone to Batum. I stayed at the "Hôtel Impérial'". How vividly I recollect our stay here last year! The same rooms, the same faces, the same everything; the even brought us straight to the room where he scene with Aleksey happened. I had an excellent supper, even too excellent, because at night the stuffed courgette (how delicious!) gave me terrible heartburn. First of all today, I bought tickets for the ship; then I walked in the incredible heat; now I'm going for a swim, to have lunch and leave for the ship at 3.30. Keep well, my dears, golubchiks and darlings. I'll write from Odessa. The hotel porter promised to see to it for me to travel in a three-bed cabin by myself. I kiss and hug all four of you a thousand times. Yours P. Tchaikovsky