Letter 682

Date	8/20 December 1877
Addressed to	Aleksandra Davydova
Where written	Venice
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 17, л. 50–51)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 329–330 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 295–297

Text

Russian text (original)

Венеция 20/8 дек[абря] 1877 г[ода] Милая, дорогая Саша! Вот уже около недели, что я живу здесь. Не особенно мне нравится Венеция! Чистого воздуха здесь никогда не бывает. В комнатах холодно, а если отворить окно, тотчас же тебя обдаст струёй уличного зловония. Кормят очень плохо, а для такого нетребовательного, как я, человека даже изумительно плохо. В Венеций бездна исторических памятников и художественных произведений, но все это уже мной пересмотрено, а снова ходить и смотреть нет времени. Я теперь всецело предался работе, т. е. инструментовке большой симфонии, сочинённой ещё прошлой зимой. Сначала работа шла ужасно туго. Я до того скучал об Толе, что просто с ума сходил. Но тут вдруг явилась телеграмма Модеста, которая меня совершенно ободрила, и работа закипела у меня на всех парах. Дело с Модестом вышло так. Мысль устроить так, чтоб он отправился с Колей за границу пришла мне ещё в Риме. Толя уговорил меня не предпринимать для этого никаких переговоров, так как в то время у Модеста шли приготовления к заключению условия с Конради. Моя мысль была, ничего не говоря Модесту, прямо обратиться к Конради и настрочить письмо, которое и тронуло бы его и вместе польстило ему. Но Толя не допустил, говоря, что лучше подождать. Через несколько времени я открылся в письме Модесту. Он отвечал, что как бы ни желал, а ничего сделать не может, но впрочем, может быть... и т. д. В Вене, в день отъезда Толи, я написал Конради письмо; вероятно, оно было проникнуто очень искренним чувством, если тотчас по получении этого письма Конради на просьбу мою согласился. Я написал письмо в прошлую среду, а в воскресенье уже получил от Модеста следующую телеграмму: «Tu as vaincu Conrady, pars avec Nicolas après couches. Patience. Au revoir». Радости моей не было пределов. Ничто так не может быть для меня в эту минуту приятно, как пребывание около меня Модеста с Колей. В том отношении это особенно хорошо, что у меня не будет на совести, как было с Толей, что я отрываю брата от его деятельности. Кроме того, из всех существующих в мире детей, после твоих я, конечно, больше всего люблю Колю. Таким образом, мы устроимся совсем семейно. Модест не будет вечно прикован к Коле, так как у меня теперь Алёша, на которого можно с полной доверенностью оставлять Колю в случае, когда Модесту и мне вздумается от лучиться. День у меня проходит очень тихо и однообразно. Встаю в 8 часов, пью чай и сажусь работать. В 11 часов завтрак. Потом гуляю до 1. От 1 до 5 опять работаю. В 5 обед (отвратительный!), прогулка, в 8 часов чай, потом пишу письма, читаю газеты и около 11 ложусь. Здоровье в отличном состоянии, насколько можно быть здоровым при тех обстоятельствах, в которых я нахожусь. Мне приятно думать, что письмо это придёт в Каменку, когда уже обуза свалилась с плеч твоих. Много я виноват перед вами и много, много вам обязан. О будущем теперь ничего не говорю. Все зависит теперь от Модеста, — но, разумеется, мечтаю о возвращении в Россию весною. Жить в настоящем значении этого слова можно только в России. Целую нежно тебя, моя милая Саничка, Леву тоже. Ещё раз благодарю вас обоих за все, за все. Нет жертвы, которой я бы не принёс для вас. Не забудь, пожалуйста, сегодня три раза, по крайней мере, поцеловать от меня ручку Алекс[андрыl Иван[овны], а также Лиз[аветы] Вас[ильевны] и Алекс[андры] Вас[ильевны] и всех, всех тысячи раз лобызаю кого в руку, кого в щёчку, а Юрика даже и в опку. Твой, П. Чайковский