Letter 1785

Date	14/26 June 1881
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1633)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 140–142 (abridged)

Text and Translation

The ellipses (...) indicate parts of the letter which have been omitted from all previous publications of this letter, and which it has not yet proved possible to restore from other sources.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Каменка 14 июня Милый Модичка! Здесь все то же. Напишу тебе как прошла эта неделя: 1) Понедельник. Саша чувствовала себя лучше, [...] боль почти прекратилась. Вечером приехал Циглер, приглашённый, Бог знает зачем. Но приезд его доставил Тане развлечение; она с ним уединялась, шепталась, а в своей комнате занималась раскрашением глаз своих. 2) Вторник. Утром приехали Анна и Вера. Последняя изменилась во многом; одевается изысканно, говорит про свои победы. Вечером к ужину явилась в лейб-гусарской шапке (в честь Татищева, а кроме того, у неё есть ещё много гвардейских шапок). Я нашёл, что это было жестоко по отношению к бедному влюблённому Циглеру, да и вообще это к ней нейдёт. На другой день я это ей высказал; она очень покраснела, но не рассердилась. В сущности, она осталась такой же милой, как и прежде, но избалована своими бесчисленными поклонниками. Весь этот и следующие дни я целый день пропадал, дабы не занимать Циглера, который, не зная, что делать, покушался со мной гулять и вообще проводить со мной время. Среда. Всё утро я занимал Циглера, ибо девочки все встали поздно, и он сидел со мной. Вера весь день избегала разговора с ним. Наконец Таня решилась за неё передать ему отказ и извинение. Позже с ним объяснялась Саша, и из этого объяснения вышла какая-то сплетническая пресложная история, в которой замешаны Циглер, Ганецкий и Самберг. Пришла Лизавета Вас[ильевна], и ей всё это было передано, и началось бесконечное переливание из пустого в порожнее. Саша весь этот день была нездорова, ибо накануне Таня, ложась спать, зашла к ней сказать, что болит голова. Саша всю ночь проплакала и промучилась. Четверг. Таня, которая накануне не послушалась всеобщих увещаний не выходить после ванны с открытой головой, простудилась и больна! Саша ничего не ела целый день и жаловалась на бок. Вечером появилась комета, а Циглер уехал. Пятница. Таня лежит, но [ей] несколько лучше. Вечером Саша скушала 2 огурца, и вследствие того всю ночь её рвало. Таня же накушалась излишне картофеля, и у неё кроме рвоты голова разболелась до крику. Суббота. Утром, когда я вышел к чаю, то на меня кинулась в совершенном отчаянии Саша с просьбой бежать в аптеку за каким-то снадобьем, к[отор]ого в аптеке без рецепта не дают. В аптеке не понимали, чего нужно, а Дериченко уехал, и мне пришлось очень возиться, пока дали. Весь день был в тревоге и беготне; Саша вообразила, что Таня умирает, тогда как у неё, в сущности, нового ничего не было. Причина столь сильного припадка, во-1-х, вышеупомянутый картофель, а во-вторых, её конфиденции Вере о подробностях сцены с Трубецким. Весь день она и все промаялись. К вечеру стало лучше, и мы даже могли втроём играть в винт (Лева, я и Флег[онт] Кон[стантинович]) . Воскресенье. Таня ночь провела хорошо, но к обеду голова опять разболелась. Теперь 5 часов; я только что выспался сладким Случайным дневным сном и пишу тебе. Ты видишь, Модя, что жизнь здесь невесёлая. Дошло было до того, что я по секрету написал Юргенсону, чтобы он телеграфировал мне вызов в Москву по делу, и хотел хоть на время уехать. Но когда телеграмма пришла, представь себе, что я ей не воспользовался! Мне вдруг стало как-то жаль их теперь бросать, и я решился ещё пожить, по крайней мере до отъезда Саши. Хотел, по крайней мере, съездить в Киев, но едва я успел это высказать Леве, как он сказал: «а знаешь что? поедем вместе!». Но мне именно одиночество нужно, и потому я очень ловко отвильнул от поездки. Он на днях едет в Киев один. Пока был Циглер, я решительно ничего не делал и бродил по окрестностям. Теперь немножко занимаюсь. Модя! Я теперь к тебе не поеду. Мне противна твоя Антонина Карловна, и боюсь встретиться с Герм[аном] Карл[овичем]. Я лучше приеду к тебе позднее. Напиши мне в точности, когда его не будет. Очень может быть, что я съезжу в Москву повидаться с Толей, Алёшей, Юргенсоном. Целую тебя и Колю крепко. П. Чайковский

Kamenka 14 June Dear Modichka! Everything is the same here. I'll write to you how the week went: 1) Monday. Sasha was feeling better in herself, [...] the pain had almost stopped. Siegler arrived in the evening, having been invited. God knows why. But his arrival provided Tanya with amusement; she would retire with him, whispering, and she was busily painting her eyes in her room. 2) Tuesday. Anna and Vera came in the morning. The latter has changed a great deal; she dresses elegantly, and talks about her achievements. In the evening she turned up for dinner in a Life Hussars hat (in honour of Tatishchev, and she has many more guards' hats besides this). I considered this to be cruel to poor lovelorn Siegler, and generally it didn't suit her. The next day I expressed this to her: she blushed very red, but did not become angry. In essence, she is still just as sweet as before, but had been spoiled by her countless admirers. Throughout all this and the following days I disappeared during the day, so as not to engage with Siegler, who, not knowing what to do, attempted to go for walks with me and to spend time with me in general. Wednesday. I was busy with Siegler all morning, because the girls rose late, and he sat with me. Vera avoided talking to him all day. Ultimately, Tanya took it upon herself to convey her refusal and apology. Sasha later talked to him, and out of this explanation some sort of gossipy, convoluted tale emerged, involving Siegler, Ganetsky and Samberg. Lizaveta Vasilyevna arrived and all this was handed to her, moving inexorably from one state of emptiness to another. Sasha had been unwell the whole day, because the day before Tanya, going to bed, came to say that she had a headache. Sasha cried and suffered all night. Thursday. Tanya, who the previous day didn't listen to everyone's admonitions not to leave the bath with her head uncovered, came down with a cold and was ill! Sasha didn't eat a thing all day, and complained about her side. In the evening a comet appeared, and Siegler left. Friday. Tanya is lying down, but somewhat better. In the evening Sasha ate 2 cucumbers, and as a result she vomited all night. Tanya consumed a surfeit of potatoes, and besides vomiting, her head ached to the point of screaming. Saturday. In the morning, when I went for tea, Sasha flung herself at me in utter desperation, asking me to run to the pharmacy for some potion that the pharmacist doesn't give out without a prescription. The pharmacy didn't understand what was needed, and Derichenko left, while I had to make a fuss until they provided it. I was running around anxiously all day; Sasha imagined that Tanya was dying, while she, in essence, had nothing new. The reason for such a severe attack was, firstly, the aforementioned potatoes, and secondly, her confiding in Vera about the details of the scene with Trubetskoy. She and everyone else were in torment all day. By the evening things had improved, and three of us could even play vint (Lyova, me and Flegont Konstantinovich). Sunday. Tanya had a good night, but by dinner her headache had returned. It's now 5 o'clock; I've just had a nice, spontaneous nap, and am writing to you. You can see, Modya, that life here is not cheerful. It reached the point that I secretly wrote to Jurgenson, so that he would send a telegraph summoning me to Moscow on business, and I wanted to leave at least for a while. But when the telegraph came, just imagine that I didn't use it! I suddenly felt somehow sorry to leave them now, and I've decided to live here a little longer, at least until Sasha has left. I wanted at least to go to Kiev, but hardly had I managed to utter this to Lyova, when he said: "Do you know what? Let's go together!". But what I needed was solitude, and so I very artfully avoided the trip. He's going to Kiev alone in a few days. While Siegler was here, I did absolutely nothing and strolled around the area. Now I'm working a little. Modya! I won't go to you now. I'm put off by your Antonina Karlovna, and afraid of meeting Herman Karlovich. It's better I come to you later on. Write to me exactly when he'll be gone. It may very well be that I'll go to Moscow to see Tolya, Alyosha and Jurgenson. I kiss you and Kolya hard. P. Tchaikovsky