Letter 480

Date	3/15 July 1876
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Vichy
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1100)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 487 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 243–244 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 108–109 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 53–54 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 107 (English translation)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Виши 15/3 июля 1876 Милый Толичка! Вот тебе краткое описание всего, что я делал после выезда из Каменки. Я приехал в Вену (20 июня по нашему стилю) и прожил там в ожидании Саши около недели, причём скучал самым непозволительным образом. Наконец, они приехали, и я провёл с ними один чудный день. В субботу 26 числа утром я проводил их и в этот же день уехал прямо в Лион. Не могу тебе описать, до чего мне было приятно увидеть Модеста и его семью. Я застал их вечером во время укладывания Коли в постель. Коля с первого раза совершенно и навеки обворожил меня. Потом пошли мы с Модестом в Café и проболтали до 12 часов ночи. Следующие два с ½ дня я проводил таким образом. Утром в 8 часов Модест с Колей приходили ко мне по дороге к Гугентоблеру. До 12 часов я проводил время один; остальной день мы проводили все вместе. Любовь моя к Коле, основанная, во-первых, на его чудном кротком нраве и уме, а во-вторых, на глубоком сожалении к нему, возрастала в геометрической прогрессии с каждой минутой, и теперь это для меня одно из самых близких сердцу существ в мире. Что касается Модеста, то я удивлён умом, тактом, добросовестностью и умелостью, которые он прилагает к делу. Если я Модеста всегда очень любил, то теперь я, кроме того, глубоко его уважаю. Привязанность, соединяющая учителя с учеником, необыкновенно трогательна, и в течение этих трёх дней было множество случаев, вызывавших во мне слезы умиления. Я очень полюбил также и Софью Алекс[андровну] — милое, доброе и хорошее существо, очень сдружившееся с Модестом. Третьего дни вечером я приехал в треклятый, мерзкий, отвратительный Виши. Здесь соединилось все, чтоб сделать моё пребывание невыносимым. Нужно вставать в 5 часов, чтобы получать ванну; уж это одно пренеприятно. Затем суета, давка из-за каждого стакана воды на источнике, светский характер времяпровождения, совершенное отсутствие красот природы, но главное одиночество, — всё это глубоко отравляет мне каждую минуту жизни. Тоска на меня напала такая, что вряд ли я выдержу полный курс; весьма вероятно, что удеру в Лион. Ах, Толя! Если б ты знал, как мне вообще противна заграница! Первое представление «Нибелунгов» состоится по нашему стилю от 1-до 4-го августа. На другой же день я луплю в Россию, прямо в Вербовку и надеюсь, что ты к тому времени непременно явишься туда же. Не обмани меня, Толя, ведь я надеждами только и живу теперь. О проклятый, проклятый, проклятый Виши! Крепко целую. П. Чайковский Пиши мне всё-таки сюда, адресуй в Hôtel Bellevue. Если уеду, сделаю распоряжение а пересылке писем.

Vichy 15/3 July 1876 Dear Tolichka! Here is a brief description of everything I did after leaving Kamenka. I arrived in Vienna (on 20 June in our style), and stayed there waiting for Sasha for around a week, during which I was most insufferably bored. Finally, they arrived, and I spent one wonderful day with them. On the morning of Saturday 26th, I saw them off, and on the same day I left directly for Lyons. I cannot describe to you how pleased I was to see Modest and his family. I found them in the evening, at Kolya's bedtime. From the first moment Kolya utterly and permanently enchanted me. Then Modest and I went to a café and chatted until 12 o'clock at night. The next two and a half days were spent the same way. In the morning at 8 o'clock, Modest and Kolya called on me on their way to Hugentobler. Until 12 o'clock I spent the time alone; the rest of the day we spent together. My love for Kolya, founded, firstly, on his wonderfully gentle disposition and intelligence, and secondly on profound sorrow for him, grew exponentially by the minute, and now he is one of those creatures closest to my heart in the world. Ass for Modest, I am surprised by the intelligence, tact, conscientiousness and skill that he applies to his business. If I've always loved Modest very much, then now, in addition, I deeply respect him. The affection that unites teacher and student is extraordinarily touching, and during these three days there were numerous incidents that moved me to tears. I also fell very much in love with Sofya Aleksandrovna — a sweet, kind and good creature, who has become very friendly with Modest. Two days ago, in the evening, I arrived in accursed, wretched, loathsome Vichy. Everything here has conspired to make my stay unbearable. You have to rise at 5 o'clock to be given a bath; this alone is most unpleasant. Then the commotion, the crush for every glass of water at the source, the worldly character of how your time is spent, the complete absence of the beauties of nature, and most importantly, of solitude — all this deeply poisons every moment of my life. I've been so seized by melancholy that I'm unlikely to survive the full course; it's very likely that I'll flee to Lyons. Oh, Tolya! If only you knew how horrid it is in general for me to be abroad! The first production of "Niebelungen" will be taking place from 1st to 4th August, our style. The next day I'm dashing off to Russia, directly to Verbovka, and hope by that time you will have appeared there without fail. Do not disappoint me, Tolya, because now I only live in hope. Oh, damned, damned, damned Vichy! I kiss you hard. P. Tchaikovsky Write to me here anyway, addressing it to Hôtel Bellevue. If I leave, I'll give instructions for letters to be forwarded.