Letter 1074

Date	19/31 January 1879
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Clarens
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1212)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 513–514 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 208–209 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 53–55 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 203–204 (English translation; abridged)

Text

Russian text (original)

Clarens 31/19 янв[аря] 1879 В среду в 12 часов поехал в Женеву. Так как в этот день я решил вообще кутить, то за завтраком выпил много вина и киршу; в Лозанне тоже выпил киршу и, вследствие этого, подъезжая к Женеве, почувствовал сильнейшую изжогу, и, следовательно, был не в духе. Остановились в одном из лучших отелей и тотчас пошли гулять. Но Женева удивительный город! Пройдёшь одну или две улицы, и сейчас же начинает разбирать сильнейшая тоска. Это свойство Женевы. Купил нотной бумаги и разных подарочков для всего семейства Майор, и к пяти часам уже был дома. В шесть был обед за table d'hot'ом, не особенно важный. Обедало всего 7 человек. После обеда тотчас отправился в концерт. Программа была: 1) симфония Шпора, 2) танцы из «Кортеца» Спонтини и 3) «Эврианта» Вебера. Зала оказалась плохим сараем. В 8 часов оркестр, человек 20, не более, вышли, а вслед за ними длинный и сухощавый капельмейстер. Оказалось, что оркестр ниже всякой критики, а дирижёр — какой-то клоун. Он выкидывал такие акробатические штуки, что Алёша все время хохотал. Я бы тоже хохотал, если б у меня, вследствие кирша, не была мучительная изжога. Возвратившись домой, читал «Крошку Доррит», пил соду И лёг спать с искренним желанием как можно ранее уехать на другой день из Женевы. Спал хорошо. Спросил счёт. Оказалось, что наши две комнаты стоили 18 франков, обед 12 фр[анков], и т. п. Словом, за 18 часов, проведённых в этом отеле, я заплатил 50 фр[анков]. Тотчас же ушли, походил и по улицам, наглотались женевской тоски, и с величайшим наслаждением я уселся в вагон и полетел в свой милый Кларан. Встреча была восторженная. Маленькая Софи, которой я обещал привезти кукольную посуду, выбежала далеко навстречу, Marie тоже. Когда я передал M[ada]me Mayor подарки (для неё медальон, для Софи посуду, для Constant географическую игру, а для Gustav'а запонки), то она заплакала и схватила мою руку, чтоб поцеловать. Я невыразимо сконфузился. Со слезами она спрашивала: «Mais, mon Dieu, que puis-je faire pour vous» — и я насилу отделался от этой неожиданной сцены. Подали обед, который показался мне вдесятеро вкуснее женевского, и так хорошо и весело мне показалось болтать с Marie, читать приготовленные газеты, потом сидеть у своего камина, потом гулять. Я серьёзно привязан к вилле Ришелье. Забыл тебе сказать, что накануне перед самым отъездом я получил письмо от Модеста, в котором он ни слова не упоминал о твоей болезни, из чего я заключил, что особенно беспокоиться нечего. Вообще, письмо Модино меня очень обрадовало. Мне было очень приятно узнать, что Таня будет на придворном балу. Вчера день я провёл, вследствие всех сих обстоятельств, очень приятно и чувствовал, что, несмотря на скуку, испытанную в богопротивной Женеве, я хорошо сделал, что съездил. Это в самом деле произвело благоприятную диверсию и оживило меня. Получил от Н[адежды] Ф[иларетовны] массу интересных нот и играл их. Сегодня занимался (начал З-й акт), получил твоё письмо, ужасно меня обрадовавшее так как ты пишешь что ранка закрылась но немножко взволновавшее меня по поводу предстоявшего тебе обвинения во вторник. С лихорадочным, нетерпением жду известия, как прошло дело. Получил, кроме того, милейшее письмо от Н[адежды] Ф[иларетовны] и от Котика. Забыл сказать, что вчера вечером я исполнил своё давнишнее намерение. От Юрг[енсона] я узнал, что Н. Г. Руб[инштейн] ужасно раздражён газетными нападками. Я написал Стасову, стараясь убедить его, что, несмотря на его недоброжелательство к Р[убинштейну], он должен во имя неизмеримых услуг Н[иколая] Г[ригорьевича] музыке потребовать от Суворина, чтобы он велел своему моск[овскому] корреспонденту прекратить подлое преследованье. Письмо я написал по возможности убедительно. Кроме Модеста, об этом никому ни слова. Прощай, целую тебя тысячу раз. Твой П. Чайковский