Letter 1231

Date	15/27 July 1879
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1554)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 296 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 601–603 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 288–289

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Каменка 15 июля 1879 г[ода] Наконец сегодня получил письмо твоё, милый Модя. Очень, очень неприятно было мне узнать, что я нанёс тебе столь чувствительную неприятность своим обманом. Я даже едва-едва мог сегодня заниматься, — до того мне было тяжело думать обо всем этом. Очень хочется оправдываться и, как всегда бывает в подобных случаях, свалить вину на других, — но пришлось бы много писать, а я чувствую себя очень усталым. Скажу только одно: если б ты, согласно моей просьбе, обстоятельно ответил мне в Низы письменно, — то, наверное, я бы побывал в Гранкине. Неизвестность, как и куда телеграфировать и ехать, была главною причиною моей нерешительности. Ну да что об этом толковать! Лучше скажу, что дабы загладить вину, постараюсь остаться подольше у тебя. А что я буду у тебя в августе, то в этом даю честное слова. Толя огорчён вдвое ещё больше моего, так как ему едва ли придётся побывать у Вас, а между тем твоё описание Скалановки его ужасно соблазняет. Оба мы, вследствие твоего письма, сегодня ходим кислые и скучные. Даже у нас была речь: «уж не съездить ли нам теперь дня на 4 к тебе?» Но потом благоразумие взяло верх. Ведь нужно телеграфировать за три дня, следовательно, попали бы к Вам дней через 5, а 20[-го] Ал[ина] Ив[ановна] уезжает, и очень неловко приехать к Вам, когда её не будет. Кроме того, здешние все обиделись бы, если б Толя уехал, — ведь ему скоро уж и в Петербург надо и его отъезд имел бы вид бегства. В последнее время тут стало как-то не весело. Хотя в последние дни Саша совсем почти здорова, — но всё-таки не весело. Во-первых, Каменка надоела, во 2-х), надоели гости из того дома, в 3-х) погода скверная — ветер и пыль, в 4-х) все имеют какой-то невесёлый и разочарованный вид. Зато я доволен своей работой: в одну неделю я сынструментовал всю первую картину 3-го действия, очень трудную, а сегодня принялся за вторую. Приеду я к тебе с работой. Очень желательно было бы попасть не в Гранкино, а в Скалоновку, — но, впрочем, мне будет хорошо там, где будете Вы, т. е. ты и Коля, па которому я соскучился и хочу его видеть. Что тебе сообщить по части новостей? Мимишка (воробей, воспитанный Натой) сделался всеобщим любимцем. Нельзя себе представить, до чего эта маленькое существо прелестно, какое оно ручное, весёленькое и милое. С другим животным нашего дома, т. е. с Шибкой, пришлось расстаться. Вчера утром она скоропостижно околела. Бедная собачка накануне ещё была совсем здорова и вместе со мной ходила, по обыкновению, в Тростянку. Болезнь её называют шатом, но, судя по описанию болезни, она отравилась или была отравлена. Огорчение была всеобщее. Митя рыдал с отчаянья. Я сам пролил слезу над трупом милого пса. Известия а Ник[олае] Львовиче утешительны лишь в там смысле, что он ещё, слава Богу, жив. Но очень сомнительна, чтобы он мог выздороветь. Нужно отдать справедливость Ник[алаю] Дм[итриевичу] и Марье Сергеевне. Они очень к нему милы. Лечить его продолжает Саша. Сашино письмо, о котором ты пишешь, меня очень удивила. Дело в том, что в первом письме твоём из Гранкино ты упомянул о том, что тебе доставила удовольствие гранкинская растительность после чахлой каменской. Я помню, что и тогда она обиделась этим выражением. Но я никак не ожидал, что так долго и так сильно обида будет помниться. Я ей не сказал ни слова. Очень любопытно было бы видеть остальное письмо и узнать, в чем заключается её неудовольствие на тебя. Саша очень хороший, но очень странный человек! Здесь находится Коля Переслени, имеющий свойства невыносима действовать мне на нервы. Если Ал[ина] Ив[ановна] не уехала, то окажи ей, что я очень, очень благодарен ей за милое письма. До свиданья, Модя! Крепко целую тебя и Колю. Твой П. Чайковский

Kamenka 15 July 1879 I finally received your letter today, dear Modya. It was very, very unpleasant for me to learn that my deception had caused you such unpleasantness. I could barely even work today — it was so hard for me to think about this. I very much want to justify myself, and as always happens in such instances, to shift the blame onto others — but I would have to write a lot, and I feel very tired. I'll say just one thing: if you, in accordance with my request, had answered me in detail by letter in Nizy, then I would surely have visited Grankino. The uncertainty of how and where to telegraph and to go was the main reason for my indecision. Well, there's no point in going on about it! Better to say that in order to make amends, I'll try to stay with you for longer. And I give you my word of honour that I'll be with you in August. Tolya is twice as upset as I am, since he'll hardly have time to visit you, and meanwhile your description of Skalanovka is awfully tempting for him. Both of us, as a result of your letter, are walking around despondent and moping today. We even had a conversation: "shouldn't we go to you for 4 days now?". But then common sense prevailed. After all, we need to telegraph three days in advance, therefore, we would have made it to you in about 5 days, but Alina Ivanovna is leaving on the 20th, and it's most awkward to come to you when she won't be there. Besides, everyone here would be offended if Tolya were to leave — after all, he has to go to Petersburg soon, and his departure would look like he was fleeing. Recently it's become somewhat less cheerful here. Although Sasha has been almost completely well in recent days, I'm still not cheerful. Firstly, I'm fed up with Kamenka, 2) I'm tired of guests from the house, 3) the weather is foul — windy and dusty, 4) everyone looks gloomy and disappointed. But then I'm pleased with my work: in one week I orchestrated the entire first scene of the third act, a very difficult one, and today I started on the second. I'll be coming to you with my work. It would be very desirable to make it to Skalonovka, rather than Grankino, but anyway I'll be happy to be with you, i.e. you and Kolya, whom I've missed and want to see. What news can I impart to you? Mimishka (a sparrow raised by Nata) has become everyone's favourite. You can't imagine what a charming little creature he is: so tame, cheerful and sweet. We had to part with another of the animals in our house, i.e. with Shibka. Yesterday morning she suddenly dropped dead. The poor little dog was still altogether healthy the day before, and she went with me as usual to Trostyanka. Her illness was called shat, but judging from the description of the illness, she poisoned herself or was poisoned. The grief was universal. Mitya wept from grief. I myself shed a tear over the corpse of the dear hound. The news about Nikolay Lvovich is comforting only in the sense that he is still alive, thank God. But it's very doubtful that he can recover. We must give Nikolay Dmitryevich and Marya Sergeyevna their dues. They are very nice to him. Sasha continues to treat him. Sashina's letter, which you write about, surprised me very much. The fact is that in your first letter from Grankino you mentioned that you were pleased by the foliage there after sickly Kamenka. I recall that back then she was offended by this expression. But I never expected that this slight would be remembered for so long and so strongly. I didn't say a word to her. I would be most intrigued to see the rest of the letter, and to work out why she is so displeased with you. Sasha is a very good, but very strange person! Kolya Peresleni is here, and has the ability to act on my nerves in the most unbearable way. If Alina Ivanovna hasn't left yet, then tell her that I am very, very grateful for her nice letter. Until we meet, Modya! I kiss you and Kolya hard. Yours P. Tchaikovsky