Letter 3290
Date | 20 July/1 August 1887 |
---|---|
Addressed to | Nikolay Hubert |
Where written | Aachen |
Language | Russian |
Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 110) |
Publication | П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 153–154 |
Text
Russian text (original) |
20-го июля [18]87 Ахен Милый Тоничка! Спасибо Вам за письмо Ваше. Знаете что: Вы меня жалеете, а я ещё более Вас. И охота Вам была ехать в Кисловодск; все, что Вы про него пишите, ужасает меня, и я тоже скажу, что летом нужно в наши годы жить в деревне или за границей. Весьма может статься, что и Боржом к концу моего пребывания стал бы тяготить меня, ибо ведь и там народу знакомого начало набираться порядочно. Путешествие моё было благополучно, а на пароходе в Чёрном море даже и приятно, — но я всё-таки страшно тосковал о покинутом, уже насиженном, очаровательном моем Боржомском уголке. В Одессе провёл день; я до тех пор никогда её не видел, и она мне ужасно понравилась. В Вене пробыл лишь несколько часов. Всего моё путешествие от Боржома до Аахена длилось 10 дней. Аахен, в качестве европейского города, очень благоустроен и жить здесь, в матерьяльном отношении, очень удобно и приятно. Гостиница, в коей я нахожусь, превосходна. Все, что нужно, под рукой — ну, словом, брюху моему и остальным частям тела хорошо, так как даже и постель у меня парижская. Но ничего более безотрадно скучного, лишённого всякой прелести, всякой симпатичности я не видел. Нет, или почти нет, исторических достопримечательностей; художественных тоже нет; нет реки, нет живописных окрестностей, — ну словом, ровно ничего. Вы напрасно думаете, что Кондратьев бесцельно и неразумно сделал, приехавши сюда. Дело в том, что Петербургские доктора только через 4 месяца после начала болезни догадались, что в основании её сифилис. Эйхвальд самым энергическим образом добивался, чтобы Кондратьева, хотя бы полумёртвого, довезли до Ахена. И представьте себе — теперь есть надежда на выздоровление. Вспрыскивание меркурия в огромных дозах, с одной стороны, и серные в 37 (!!!) градусов [ванны] сделали то, что полумёртвый человек начал оживать. Показался обильный пот, начала выделяться моча, и когда я приехал сюда, то ноги и живот уже уменьшились, силы у двоились, и вообще совершился крутой поворот к лучшему. К сожалению, в последние дни опять стало значительно хуже. Доктор Шустер (очень хороший врач) не придаёт, однако же, этому ухудшению большого значения и продолжает надеяться, [что] больной может выздороветь. Про себя ничего не скажу Вам, ибо если бы начал изливать свои чувства, то ударился бы в нытье. Лучше скажу Вам, что сознание громадной пользы, которую я приношу близкому человеку, мирит меня с невзгодой. В сущности, жаловаться нечего. Когда вас увижу? Бог знает. До свиданья, голубчик Тоничка. Поцелуйте крепко Баташу. Пишите. Я буду Вас постоянно держать au courant всего, что со мной произойдёт. Обнимаю. П. Чайковский Повесть Модеста наконец напечатана. |