Letter 3555

Date	25 April/7 May 1888
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Frolovskoye
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 3187)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 401 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 417–418 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 401 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

25 апр[еля] [18]88 Фроловское Голубчик мой Толя! Третьего дня утром, в страстную субботу, приехал сюда. К обеду, Алексей чудесно устроил моё новое жилище. Оно далеко не так изящно и мило, как в Майданове, но зато комнаты большие, высокие и есть очень старинная, чудесная мебель, которая придаёт всему дому романтический оттенок. Дом стоит на высоте; вид превосходный, но не из окон (за исключением отчасти столовой), а нужно несколько шагов отойти. Сад очень симпатичен, но, что всего дороже, это что из саду прямо можно в лес перейти и гулять хоть целый день в лесу. Об дачниках и помину нет. Одним словом, я очень доволен моим новым помещением. Жена Алексея оказалась чрезвычайно хорошенькой и симпатичной, о чем по карточке нельзя было судить; главное, что её красит, это превосходные зубы. Третьего дня я чувствовал простудное состояние, которое и теперь ещё не совсем прошло; был тем не менее на заутрене в нашей церкви, которая очень богата и красива. Вчера расположился отдыхать и приводить в порядок свои бумаги, но не тут-то было. Явился с утра Танеев и остался на весь день. Я ужасно люблю Танеева, но предпочёл бы, чтобы он в другой раз пришёл. Сегодня, после чудесно проведённой ночи, кажется совсем уж выздоравливаю, но зато погода испортилась, а перед тем было удивительно хорошо и жарко, как в июле. Шитье для Валерьяна заказано. 300 р[ублей]. Юргенсон тебе или уже выслал или сейчас вышлет. Останусь здесь ещё дня три, приведу в порядок свои книги, ноты и всякие бумаги и засим уеду в Петербург, где меня, оказывается, ожидают с большим нетерпением. В Москве я побывал у Анны Мекк. Она очень подурнела, но совершенно сияет от счастья; оба ребенка очень милы. Лизавета Михайловна Молас ещё больше потолстела. Признаюсь, что хоть Мекки мне по родству близки, но бесконечно приятнее было мне видеться и проводить время с Губертами, и если бы не они, то я бы никак не мог победить своей грусти по поводу разлуки с вами. На этот раз она была мне как-то особенно чувствительна. Уж очень далеко вы живете, и печально думать, что нельзя часто видеться. Впрочем, я, вероятно, слетаю в Тифлис поздней осенью. Пожалуйста, пусть эта изменница Паня пишет мне почаще. Обнимаю тебя, её и Тату. Беспрестанно об вас думаю. Кокодесу кланяйся. До свиданья, милые люди! Твой П. Чайковский Скажи Кокодесу, что если будет писать, то... красненькие и даже беленькие иногда могут попадать в конверты….. Все ли ты получил рубашки? Не осталось ли моих? С тех пор как я уехал был ли хоть один день, чтобы за завтраком не подавались битки?

25 April 1888 Frolovskoye My golubchik Tolya! I arrived here in the morning of the day before yesterday, Holy Saturday, and by dinner time, Aleksey had wonderfully arranged my new residence. It's far from being as elegant and nice as Maydanovo, but the rooms are big and tall, and there is very old, wonderful furniture that gives the whole house a romantic touch. The house stands aloft; the view is excellent, but not from the windows (except partly in the dining room), and you need to walk a few steps outside. The garden is most sympathetic, but the most precious thing is that you can go straight from the garden into the woods, and walk in the woods the whole day. There's no sign of holidaymakers. In short, I'm very pleased with my new accommodation. Aleksey's wife has turned out to be extremely pretty and sympathetic, which you couldn't tell from her picture; the most beautiful thing about her is her excellent teeth. The day before yesterday I felt a cold coming on, which even now hasn't altogether passed; nevertheless, I attended matins at our church, which is very rich and beautiful. Yesterday I settled down to rest and to put my papers in order, but it was not to be. Taneyev appeared in the morning and stayed the whole day. I'm awfully fond of Taneyev, but I would have preferred that he came another time. Today, after spending a wonderful night, I seem to be altogether recovered, although the weather has deteriorated, and before that it was surprisingly good and hot, as in July. I've ordered the embroidery for Valerian. 300 rubles. Jurgenson has either already sent it to you, or will be sending it forthwith. I'll stay here for another three days, put my books, notes and all sorts of papers in order, and then leave for Petersburg, where it turns out they're waiting for me with great impatience. In Moscow I visited Anna Meck. She has very much lost her looks, but is absolutely beaming with happiness; both children are very sweet. Lizaveta Mikhaylovna Molas has put on even more weight. I admit that even though the Mecks are close to me in terms of kinship, it was infinitely more pleasant for me to see and spend time with the Huberts, and were it not for them, I would never have been able to overcome my sadness about being parted from you. This time I somehow felt it more acutely. Though you live very far away, it's sad to think that we can't see each other often. Anyway, I'll probably dash over to Tiflis in late autumn. Please, let perfidious Panya write to me more frequently. Hugs to you, her, and Tatu. I think about you constantly. Regards to Kokodes. Until we meet, dear people! Yours P. Tchaikovsky Tell Kokodes that if he writes then ... red and even white ones can sometimes end up in envelopes. Did you receive all the shirts? Are there any of mine left? Since I left, has there been a single day when rissoles weren't served for lunch?