Letter 1665

Date	12/24 January 1881
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 696)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 445–446 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 466–467 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 16–17

Text

Russian text (original)

Москва 12 янв[аря] 1881 г[ода] Вчера состоялось первое представление «Онегина». Я выдержал сильный напор самых разнообразных эмоций как на всех предшествовавших репетициях, так и в этот вечер. Сначала публика отнеслась к опере очень холодно, но чем дальше, тем более возрастал успех, и кончилось все более чем благополучно. Разумеется, успех оперы сказывается не в первый вечер, а впоследствии, когда определится, насколько она имеет притягательной силы. Но, как бы то ни было, я имею полнейшее основание быть вполне довольным знаками одобрения, которыми был приветствован вчера. Исполнением и постановкой оперы я весьма доволен. Особенно же хороши были: Онегин (Хохлов) и Верни (Татьяна). Бевиньяни вёл оперу очень ловко, и ему я более всех обязан её вчерашним успехом. Ткаченко (молодой человек, собиравшийся лишить себя жизни) приехал. Я его видел и познакомился с ним. Вот впечатление, которое я вынес из свидания и беседы с ним. В общем он симпатичен. Страдания его происходили от несоответствия его стремлений и порывов с суровой действительностью. Он умён, развит, а между тем, ради куска хлеба приходилось служить кондуктором при железной дороге. Ему страстно хочется отдаться музыке. Он очень нервен, робок, болезненно застенчив и вообще это нравственно больной и надломленный юноша. Бедность, одиночество и обстоятельства жизни развили в нем мизантропию и ипохондрическое состояние духа. Суждения его немножко странны, но, повторяю, он очень неглуп. Мне его до крайности жалко, и я решился взять его на своё попечение. Теперь я решил на это полугодие отдать его в консерваторию, — а затем увижу, нужно ли будет удержать его в ней или обратить к другой деятельности. Дурное впечатление, навеянное мне письмом его, полученным мною в Каменке, —совершенно изглажено. Для меня теперь ясно, что это честная, искренняя и благородная душа, — но больная. Излечить его и сделать из него полезного и примирённого с жизнью человека будет мне не тяжело, так как он внушает мне искреннюю симпатию. Видел много раз своего бедного Алёшу. Он уже облёкся в мундир и начинает понемножку привыкать к тяжёлому своему положению. Вчера его пустили ко мне на несколько часов, и бедный мальчик был невыразимо счастлив, что мог провести со мной значительную часть дня. Полковой командир нашёл его очень симпатичным и заявил своё непременное желание оказывать ему своё покровительство. Анатолий все продолжает увлекаться известною Вам девицей, — но до сих пор ещё решительно нельзя разобрать, кончится ли все это браком или нет. Модест здесь; он приехал, чтобы услышать «Онегина», и завтра уезжает. Ник[олай] Гр[игорьевич] Рубиншт[ейн] был весьма серьёзно болен. Теперь ему лучше, и он уже появляется в консерватории, но мне кажется, что у него начало какой-нибудь органической и сложной болезни, которую ему следует лечить энергическим образом. Он очень худ, бледен и слаб. Я остаюсь здесь ещё две недели. «Орлеанская дева» пойдёт не ранее 10 февраля. Будьте здоровы, дорогая, моя! Простите необстоятельность этого письма. Я очень устал. П. Чайковский