Letter 1697

Tchaikovsky Research
Date 26 February/10 March–27 February/11 March 1881
Addressed to Modest Tchaikovsky
Where written Rome
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1620)
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 459 (abridged)
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 51–52

Text and Translation

Russian text
(original)
English translation
By Brett Langston
Рим  26 февр[аля]
10 марта
 1881

До чего мне хотелось бы, милый Модя, рассказать тебе бесконечно комические эпизоды в отношениях Кондратьева и Голицына, происшедшие вследствие моей светской жизни. Дело в том, что Голицын давно уж приставал ко мне, чтобы я побывал у посланницы Икскульши; Кондратьев же этого почему-то ни за что не хотел и находил, что Икскульша должна чуть ли не сама ко мне приехать, чтобы я осчастливил её своим посещением. Только вчера я наконец понял, в чем дело. Кондрашон в обиде, что Икскульша n'a pas recherché sa connaissance и что никогда не звала его; — Голицын же в обиде, что его игнорируют Бобринские. Свой dépit они теперь и излили во всем объёме по поводу моих посещений того и другого дома. Вчера произошла крупная сцена после обеда у Голицына, в присутствии леди Гамильтон и нескольких других лиц. Оба были до того вне себя, что я за обоих боялся: Голицын suffoquait в буквальном смысле: — у него пропал от волнения голос. Но до чего был комичен Кондратьев и во время сцены и после, когда мы остались одни и он мне стал доказывать, что Голицын не его общество, что, не будучи самолюбивым. он не может же не сознавать своего превосходного развития в сравнении с пустотой Голицына и т. д. и т. д. В результате же вышло то, что Кондрашон на меня уже дуется за то, что я еду сегодня к Икскульше что l'entente cordiale сильно пошатнулась. Воображаю, как ты смеёшься и удивляешься моей светскости! Я не понимаю каким образом у меня хватает сил переносить эту безумную жизнь? Конечно, я не в духе и моё пребывание в Риме отравлено, — но ещё не совсем пал духом и нахожу возможным даже урывками наслаждаться Римом. О société, что может быть ужаснее, несноснее и глупее! Вчера вечером я был у Графини Соллогуб (дочь Боде, жена Феди), страшно скучал, но геройски скрывал это, и как ты думаешь, что мне при прощании сказала Бодишна? «Не понимаю, отчего Вы раньше ко мне не пришли. Я уверена, что после этого вечера Вы раскаиваетесь, что потеряли так много времени, прежде чем узнали меня». Textuel! Она меня жалеет!

Чтобы их всех черт побрал! Чтобы ты мог понять, как велика разница между этим и прошлогодним, пребыванием, то достаточно сказать, что я из 7 дней недели только раз обедал дома. Послезавтра утром уезжаем в Неаполь. Завтра второй обед у Бобринских.


  27 февр[аля]
11 м[арта] 1881
 

Был вечер у Икскулей с гостями, графами, князьями, дипломата, и я играл очень много!!! Господи, до чего я дожил! Впрочем, Икскульша (о которой Н[иколай] Дм[итриевич] говорит не иначе как с пеной у рта), оказалась очень симпатичной и милой женщиной. Я в большой суете. Через час, т. е. в час, у меня rendez-vous с [...], а в 8 обед у Бобринских. Завтра уезжаю в 9 ч[асов] утра. Обнимаю и целую тебя и Колю.

П. Чайковский

Rome  26 February
10 March
 1881

I would so like, dear Modya, to recount to you the endlessly comical episodes in the relationship between Kondratyev and Golitsyn that have come about as a result of my worldly life. The fact is that Golitsyn has been pestering me for ages to visit the consul Ikskulsha; for some reason, Kondratyev never wanted this, and thought that Ikskulsha should really invite me herself, so that I could oblige her with my visit. It was only yesterday that I finally realised what was going on. Kondrashon was offended that Ikskulsha n'a pas recherché sa connaissance, and that she never invited him; Golitsyn is offended that the Bobrinskys ignore him. They have now poured out their dépit to the maximum regarding my visits to both houses. Yesterday a massive scene played out after dinner at Golitsyn's, in the presence of Lady Hamilton and several other persons. Both were so beside themselves that I feared for them both. Golitsyn suffoquait in the literal sense — he lost his voice from the excitement. But how comical Kondratyev was, both during the scene and after, when we were left alone, and he began to demonstrate to me that Golitsyn wasn't his society, that, without being haughty, he cannot help but be aware of his superior upbringing in comparison with Golitsyn's vacuousness, etc. etc. The upshot is that Kondrashon is already sulking at me because I'm going to Ikskulsha's today, and that l'entente cordiale has been greatly shaken. I can imagine you laughing and being astonished by my worldliness! I don't understand how I have the fortitude to withstand this mad life! Naturally, I'm not in a good mood, and my stay in Rome has been poisoned, but I haven't altogether lost heart, and still find it possible to enjoy Rome, albeit in fits and starts. Oh, what could be more awful, more unbearable and more stupid than société! Last night I was at Countess Sollogub's (Bode's daughter, Fedya's wife); I was terribly bored, but I hid this heroically, and what do you think Bodishina said to me when I said goodbye? "I don't understand why you didn't come to me earlier. I'm sure that after this evening you'll regret that you wasted so much time before knowing me". Textuel! She feels sorry for me!

To hell with the lot of them! So that you can understand how great the difference is between this stay and last year', suffice it to say that out of 7 days of the week, I've only dined at home once. The morning of the day after tomorrow, we're leaving for Naples. Tomorrow there's a second dinner at the Bobrinskys.


  27 February
11 March 1881
 

There was a soirée at the Ikskuls with guests, counts, princes, and diplomats, and I played a lot. Lord, the things I've seen! Anyway, Ikskulha (about whom Nikolay Dmitryevich cannot speak without foaming at the mouth), turned out to be a most agreeable and kind woman. I'm in great turmoil. In an hour, i.e. at one o'clock, I have a rendez-vous with [...] [1], and dinner at 8 at the Bobrinskys. I'm leaving tomorrow at 9 o'clock in the morning. I hug and kiss you and Kolya.

P. Tchaikovsky

Notes and References

  1. This name has been struck out in the original letter, and cannot be deciphered.