Letter 1847

Tchaikovsky Research
Date 31 August/12 September–6/18 September 1881
Addressed to Leonty Tkachenko
Where written Kamenka
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 410)
Publication П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 214–217

Text

Russian text
(original)
Каменка
31-го авг[уста] 1881

Не удивляйтесь бессвязности этого письма. Я буду писать Вам его по мере того, как захочется побеседовать с Вами и как позволит время.

То, что Вы в рукописи своей называете Вашими «пакостями», произвело на меня довольно удручающее впечатление, но не в том смысле, как Вы подозревали. Это нисколько меня не оттолкнуло от Вас, но я боюсь, что слишком обильная дань, которую Вы заплатили сладострастию в самом ещё нежном возрасте, имела пагубное влияние на Ваше здоровье. Нужно будет с Вашей стороны много усилий воли, чтобы исправить органические повреждения, причинённые этими излишествами. Впрочем, вся задача Ваша и будет теперь в том, чтобы воспитать в себе силу воли. Что касается нравственной стороны «излишеств», то, во-1-х, не имею права бросить в Вас камнем, ибо и сам не без греха, а во-2-х, по моему мнению, человек в этом отношении находится в роковой зависимости от своего темперамента. Очень часто целомудренность есть не что иное, как отсутствие элемента сладострастности в темпераменте. Всё дело в том, чтобы уметь стоять выше своих телесных вожделений и уметь сдерживать их, — а это даётся воспитанием.

У Вас оно было плохое, или, лучше, его вовсе не было, а потому я и не назову Вас развратником. В истинном значении слова, развратник тот, кто из телесных наслаждении сделал цель жизни, у кого душа никогда не протестует против увлечений плоти. Вы же всегда хотели победить свою плоть, нo силы не хватало, как и во всех Ваших хороших на-мерениях.

Теперь, прочтя Вашу рукопись, я, мне кажется, безошибочно могу объяснить, почему Вы до сих пор были так несчастливы и отчего произошли всё Ваши невзгоды.

Вы родились тем, что называется «артистической натурой». В Вас есть задатки деятеля на поприще искусства. С раннего детства Вы безотчётно искали и стремились к красоте в её нравственных и материальных проявлениях. К сожалению, в окружавшей Вас среде не было нищи для этого инстинкта; крылья у Вас есть, но они у Вас подрезаны «средой». Отсюда надломленность, неудовлетворённость бессознательных стремлений к чему-то высокому и светлому, тщетное. искание неопределённого идеала, душевные страдания. к которым никто не приходил на помощь, ибо никого около Вас не было, кто бы мог направить Вашу жизнь как следует. Избрать какую-нибудь цель и твёрдо стремиться к достижению её Вам было тем труднее, что Вы одна из тех артистических натур, часто встречающихся между русскими, которые вообще склонны к художественной деятельности, но без характеристического про явления способностей к той или другой отрасли искусства. Между тем «судьба-мачеха», как нарочно, кидала Вас без всякого смысла и толку то В Эриванскую школу, то в полк, то в Консисторию, то на жел[езную] дор[огу] — и везде Вы встречали болезненно мучительное несоответствие между Ваши ми внутренними потребностями и действительностью. Это самым убийственным образом подействовало на Вашу душу, сбило Вас с толку, утомило и привило Вам недоверчивость к человеку, доходящую до ненависти. С другой стороны, семейная обстановка давила Вас как тяжёлый кошмар. Она действительно ужасна. Вы и Ваша Люба — «светлые лучи» в тёмном царстве.

Но Вам всего 24 года, и все это дело поправимое.


2 сентября

В Вашем дневнике я вижу проявления очень горячего и любящего сердца? Многое в нем трогает меня; но не хочу лгать, — кое-что меня коробит. Вы совершенно изверились в человека; Вам мерещатся в нем одни слабости, мелочности и гадости. В самом простом и просто выразившемся человеческом чувстве Вы стараетесь найти дурную подкладку и объяснить это притворством, расчётом или, наконец, сентиментальностью. Мне не нравится это потому, что непризнавание хороших движений души в других есть как бы косвенное восхваление своего собственного благодушия. Несмотря на та, что местами Вы себя слишком жестоко казните, преувеличенна к себе строги, — смотрите, как бы Ваша мания отрицать в других искренно добрые чувства не имела бы источником гордости, а ведь Вы, по-видимому, искренний христианин, хотя и не признаете божественность Христа! Говорю Вам об этой мании, чтобы Вы постарались искоренить её в себе. Посмотрите. сколько совершенно излишних страданий Вы перенесли из-за тога, что не могли сразу поверить, что я не был руководим ни сентиментальным эгоизмом, ни расчётом, когда вызвал Вас в Москву. Ведь если б Вы раньше положились бы на мою дружбу, то я помог бы Вам разъяснить те колебания и отчаяния в своих силах, от которых Вы мучились весной и вследствие которых летам, вместо того чтобы спокойно работать и понемножку идти к своей цели, Вы чуть не уморили себя!

Ах, Леонтий Григорьевич, хороший, милый Вы человек, на больной нравственно, в чем виноваты конечно не Вы, а обстоятельства. Я очень дорожу Вашей любовью (удержитесь от поползновения объяснить эти слова сентиментальностью), меня трогает искренность и горячность Ваших чувств, я верю им безусловно и прошу Вас, если не для Вас, то для меня, делать всё, что признана будет нужным. для исцеления больной души Вашей. Прежде всего победите в себе то, что я назвал «гордостью».


6-го сентября

Относительно главной заботы Вашей скажу следующее. Не знаю, есть ли в Вас задатки выдающегося музыканта; не могу предсказать Вам, что Вы займёте блестящее положение среди русских музыкантов; сомневаюсь в этом, ибо Вы начали поздно. Но ведь Вы но эта и не претендуете. Вы хотите быть хорошим, честным. вполне понимающим своё дело учителем. Эту скромную цель Вы наверное достигнете, если только не будете смущаться неизбежными препятствия и трудностями, которые Вам придётся преодолеть. Явитесь в новом и любимом Вами деле человеком с волею, не смущайтесь и не падайте духом при побеждении технических трудностей, имейте при этом в виду, что без усилий нельзя ничего достигнуть. Сил у Вас хватит, если Вы будете беречь себя и заботиться о своём здоровье. Но не преувеличивайте при этом объёма сведений, которые Вам надо приобресть. Напр[имер], Вы в одном месте дневника говорите, что надо познакомиться с другими методами. Во 1-х, метода игры на ф[ортепиано] одно; она есть результат сложного исторического процесса и выработана в совершенстве. Во 2-х, не следует терять время на ознакомление с различными шкалами фортепьянной игры, которые могут разниться в приёмах преподавания и в последовательности упражнений, на существенно друг от друга не отличаются.

Ещё многое нужно Вам сказать, но откладываю это до личного свидания, которое состоится в скором времени. Сделаю только одно замечание, дабы предупредить разные недоразумения. Я совершенно сознательно и искренно считаю и буду считать себя всегда Вашим другом, и именно прочным другом. Но не забывайте, что у меня множество сложных отношений с людьми — и родственных и всяких других. Нередко Вы огорчались какой-то моей якобы хладностью к Вам и тем, что, когда я был в Москве, то мало сходился с Вами. А ведь это объясняется тем, что, находясь в Москве, я имею множество забот и дел, иногда очень грустного свойства, и далека не всегда могу по произволу проводить время с теми. кого люблю и кем интересуюсь.

До свидания, милый Леонид Григорьевич.

Искренно Вас любящий,

П. Чайковский