Letter 1852

Date	4/16 September 1881
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1648)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 222–224

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

4 сентября 1881 Спасибо тебе, Модичка, за толковое письмо. Ей-Богу, я даже не ожидал, что ты можешь так отчётливо и ясно устраивать свои планы. Я всё воображаю, что ты в этом отношении как я, а я до того дошёл, что уж решительно ничего не знаю и не понимаю. Ты знаешь уже, что Симаки похерены. Я ожидал теперь Алёшу сюда и думал: или остаться здесь (в случае, если б ему показалось тут весело), или ехать к тебе. Но вдруг получаю от него отчаянное письмо. Ротный командир его сюда не пускает; ему позволили только съездить к себе в деревню, куда он и отправился на 10 дней, а 10-го сентября вернётся в Москву, и хоть свободное время будет продолжаться до 1-го октября, но его никуда из Москвы не пустят. Я поскакал на станцию, чтобы телеграфировать Анатолию, что буду в Москве 10-го и чтобы он известил о том Алёшу; Юргенсону, чтобы он не посылал мне нот, которых я ожидал сюда; Н[адежде] Ф[иларетовне], чтобы она не посылала сюда письма, в котором, кажется, она собиралась мне послать октябрьскую сумму, — хотел и тебе телеграфировать, но отложил на всякий случай, ибо хотел сначала решить: когда и откуда поеду за границу. Увы! ничего решить не могу. Знаю, что 8-го я отсюда выезжаю и буду 10-гo в Москве. Неужели я там останусь до октября и никуда с Алёшей не поеду? Я так мечтал снять с него мундир и на время позабыть, что он солдат. И что я там с ним буду делать? Ну, положим, это так. А дальше что? Лева и слышать е хочет, чтобы я немножко не пожил с ним, и приготовляет мне помещение в своём кабинете (сам он переезжает в гостиную), да я как будто и уеду с неспокойным сердцем, если этого не сделаю и не проведу хоть несколько дней в Киеве у Саши, ужасно меня об этом просившей. Положим, я в начале октября сюда приеду, но уехать отсюда прямо за границу мне будет трудно, ибо Толя будет просить, чтобы я ещё раз в Москву, специально для него, приехал. Вот я и верчусь как белка в колесе, решительно не знаю, что предпринять. Но твоё письмо много меня облегчило. Во 1-х, я успокоился насчет Гриши Санг[урского]. Ведь я, кажется, обещал тебе принять участие в его обмундировании и для этой цели везти в Киев. Но, во 1-х, я до того про транжирился (после твоего отъезда было несколько крупных выдач), что у меня теперь только и хватит доехать до Москвы, что, впрочем, меня не беспокоит, ибо я должен получить в скором времени деньги от Н[адежды] Ф[иларетовны], да и Юргенсон не пожалею. Во 2-х, я думал, что необходимо его везти к тебе. Теперь эта забота у меня с плеч долой. Одно для меня теперь совершенно ясно: мы с тобой один другого ни в чем стеснять не будем. Ты поедешь сам по себе, а я — сам по себе, и встретимся в Риме, хотя может случиться, что столкнёмся в начале октября в Киеве. Знай, что Саша теперь проехала через Одессу в Ялту, где останется до 1-го октября, и, следовательно, если ты уедешь до этого дня, то не увидишь её ни в Киеве, ни в Одессе. Пишу это, чтобы ты, приводя свои планы в исполнение, не стеснял себя этим обстоятельством. Так как я но всяком случае 10-го сентября буду в Москве и останусь там неопределённое время, то письма адресуй, впредь до извещения, в Москву к Юргенсону (Неглинный проезд № 10). В случае, если из Москвы я уеду, Юргенс[он] мне перешлёт. В довершение путаницы, я, думав, что останусь здесь целый месяц, послал к петербургскому Юргенсону мой заграничный пачпорт с просьбой переменить на указ об отставке и прислать сюда, чтобы здесь взять пачпорт. А теперь придётся путешествовать не имел в руках ни пачпорта, ни указа. Нужно будет телеграфировать. Ну, довольно, — ей-Богу, у меня в голове такая каша, что ничего разобрать не могу. Саша с Натой, Юрием и Верой уехала 2-го сентября утром, а вечером в этот же день уехал Лева с Таней и Тасей. Сегодня двое первых уже вернулись. Два дня в доме, кроме Анны, меня и двух гувернанток (без дела), никого не было. Таня в последние дни перед отъездом Саши опять пошаливала, и у меня опять наросло какое-то нехорошее, недоброжелательное чувство относительно её. Ты как-то счастливо попал сюда, Модя, и не мог усмотреть, до какой степени неутешительное явление представляют все 4 барышни. Про Тасю теперь рассказывают вещи, от которых сердце щемит. Это страшно испорченная девочка, и, что грустнее всего, жестокая и злая в обращении с низшими. Представь, что (как сообщила мне Анна) Тася возненавидела в последнее время Фёдору!!! и обижала бедную казачку! Веруша слишком много и громко теперь стала бранить и осуждать Таню, и это меня ужасно коробит; зато с Натой, которую недавно она не любила, — у них теперь дружба. Анна, — я ни в чем не могу её упрекнуть, кроме какой-то странной по временам раздражительности, но, но... я не знаю что, только и она не утешает меня. А, впрочем, я, кажется, в не совсем нормальном состоянии духа, часто, почти постоянно, злюсь и, может быть, воображаю разные недостатки и пороки в других, когда сам не что иное, как злючка. Как мне сделать с дневником Ткаченки, который я непременно хочу тебе дать прочесть? Я думаю, что отложу это до Рима. Не могу себе вообразить, что наступит блаженный миг, когда я уеду из отчизны, и в особенности, когда встречусь с тобой в Риме. Может быть, я решусь теперь, в начале октября, выехать из Москвы через Петербург за границу. Но боюсь, что у меня сердце будет болеть и совесть мучить, что я бросил и Леву и Сашу, когда они оба нуждаются в моем присутствии. Одним словом, ничего не знаю, но сделаю всё возможное, чтобы поскорее вырваться туда, где «золотой лимон» и т. д. Целую и обнимаю крепко. Твой П. Чайковский Относительно пачпорта Гриши Сангурского будь покоен.

4 September 1881 Thank you, Modichka, for your sensible letter. By God, I never even expected that you could organise your plans so clearly and distinctly. I keep imagining that you are like me in this respect, but I have reached the point where I know and understand absolutely nothing. You already know that Simaki is gone. I was expecting Alyosha to come here and had thoughts either of staying here (in case he thought it would be fun here), or go to you. But suddenly I receive a desperate letter from him. The company commander will not allow him here; he only has permission to go to his place in the country, where he went for 10 days, and on 10 September he'll be retuning to Moscow, and although his leave lasts until 1st October, he isn't allowed to go anywhere outside Moscow. I galloped to the station to send a telegraph to Anatoly that I would be in Moscow on the 10th and for him to inform Alyosha of this; to Jurgenson, so that he wouldn't send the music I was expecting here; to Nadezhda Filaretovna, so that she wouldn't send the letter here in which, it seems, she was going to send me the sum for October — I wanted to telegraph you too, but I waited just in case, because I wanted first to decide when and from where I would go abroad. Alas, I cannot decide anything! I know that I am leaving here on the 8th and shall be in Moscow on the 10th. Shall I really stay there until October and not go anywhere with Alyosha? I had such dreams of him shedding his uniform and forgetting that he was a soldier for a while. And what am I to do with him there? Well, let us suppose this is the case. And what then? Lyova doesn't want to hear about me living with him for a while, and he's making room for me in his office (he himself is moving into the living room), and yet it's as though I'll be leaving with an uneasy heart if I don't do this, and spend at least a few days in Kiev with Sasha, who's pestering me terribly about it. Let us suppose that I come here at the beginning of October, but it will be difficult for me to leave directly abroad from here, because Tolya will want me to come to Moscow again, especially for him. So I'm spinning around like a squirrel in a wheel, with absolutely no idea of what to do. But your letter has made things far more straightforward for me. Firstly, I'm more settled about Grisha Sangursky. After all, I think I promised you would assist him with his uniform and and take him to Kiev for this purpose. But, firstly, I've squandered so much (there have been several large outgoings since you left) that now I only have enough to reach Moscow, which, however, does not concern me, because I should soon receive the money from Nadezhda Filaretovna, and I have no worries about Jurgenson. Secondly, I thought that I needed to bring him to you. Now this concern is off my shoulders. One thing is now completely clear to me: you and I will not constrain each other in any way. You will go by yourself, and I by myself, and we shall meet in Rome, although we might happen to run into each other in Kiev at the beginning of October. Be aware that Sasha has now passed through Odessa to Yalta, where she will be remaining until 1st October, and therefore, if you leave before that day, you won't see her either in Kiev or Odessa. I'm writing this so that you, in carrying out your plans, do not restrict yourself with this circumstance. Since I shall be in Moscow in any case on 10th September, and remaining there for an indefinite period, address letters, until further notice, to Jurgenson in Moscow (Neglinny Passage, No. 10). In the event that I leave Moscow, Jurgenson will forward them to me. To add to the confusion, thinking that I would be remaining here for a whole month, I sent my foreign passport to Jurgenson in Petersburg with a request for a decree of resignation, and to send it here, so that I could apply for a passport here. And now I have to travel without having either a passport or the decree in my hands. I'll have to telegraph. Well, that's enough — by God, my head is in such a mess that I cannot work anything out. Sasha left with Nata, Yury and Vera on the morning of 2nd September, and in the evening of that same day, Lyova left with Tanya and Tasya. Today the first pair have already returned. For two days there was no one in the house besides Anna, me and the two governesses (with nothing to do). Tanya was acting up again in the last few days before Sasha's departure, and I again found myself harbouring ill will towards her. If you happened to make it here, Modya, you could not help but see how disappointing all 4 young ladies appear to be. People are now saying things about Tasya that would make your heart ache. She is a terribly spoiled girl, and, most grievous of all, cruel and wicked in her treatment of her inferiors. Just imagine that (as Anna told me), Tasya has recently taken a loathing to Fyodor, and has been abusing the poor Cossack!!! Verusha has now taken to scolding and condemning Tanya too much and too loudly, and this irritates me terribly; but she is now friends with Nata, whom until recently she disliked. As for Anna, I cannot criticise her for anything, except for some strange irritability on occasion, but, but ... I don't know why, but she does not console me either. And, by the way, I seem not to be in an altogether normal state of mind, often, almost constantly, angry, and perhaps, imagining various shortcomings and vices in others, while I myself am nothing more than a curmudgeon. What should I do with Tkachenko's diary, which I'm determined to let you read? I think I'll wait until Rome. I can't imagine that the blissful moment will come when I leave my homeland, and particularly when I meet you in Rome. Perhaps I'll decide now, to leave Moscow via Petersburg and go abroad at the beginning of October. But I'm afraid that my heart will ache and my conscience will torment me that I abandoned both Lyova and Sasha when they required my presence. In short, I don't know anything, but I'll do everything possible to escape to where the "golden lemons" are as soon as I can. I kiss and hug you tightly. Yours P. Tchaikovsky Rest assured as far as Grisha Sangursky's passport is concerned.