Letter 1996

Date	28 March/9 April 1882
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1659)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XI (1966), p. 95 (abridged) Неизвестный Чайковский (2009), p. 278–279

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Москва 28 марта Дойдёт ли до тебя это письмо? Дождёшься ли ты его? Напишу вкратце, как все до сих пор было. Путешествие от Варшавы сюда опять было борьбой со сном, — но было покойно и минутами даже приятно-уютно. Толя и Юргенсон встретили меня. Толя был весел и, казалось, совершенно счастлив. Но через час уже в бочку мёда начали попадать ложки дёгтя. Он сообщил мне свои уже минувшие подозрения, что будто бы у него появились признаки сифилиса. Разумеется, я тотчас же увидел, что это вздор. В тот же день я познакомился с Парашей и её отцом и братом и сейчас же стал с ними в отношения интимности. Параша очень симпатичная, милая девушка, простая, естественная, без всякого ломания. В течение дня у Толя несколько раз заболевало то горло, то губы, то нос, и во всем этот он усматривал сифилис. Но я его успокаивал, и он сознавался, что это мания. Вчера в течение дня он мало-помалу дошёл до совершенно убеждения, что не только у него сифилис, то что уже и Параша заражена и что у неё уже распухли венерические губы. Был он у доктора, который хотя сказал ему, что у него нет сифилиса, но в тоне его ему показалось желание скрыть правду. К вечеру он дошёл до полного отчаяния, я и наконец поддался его страху и утратил способность успокаивать его. Это был невыразимо мучительный вечер. Ему приходилось притворяться счастливым и весёлым от обеда до трёх часов ночи, так как с Парашей мы провели весь вечер, были в Кремле, потом у заутрени и на разговенье. Тем ужаснее было на душе и у него и у меня, что мы не могли даже беседовать, ибо были не одни. Всю ночь он не спал и возился с воображаемыми заражёнными местами. Сегодня утром у него была истерика, — а тут являлись с поздравлениями! Ах, что за мучения я испытывал! Ум говорит мне, что у Толи все это болезненная мания, а душа настроена его страхами, и я начинаю верить, что он заражён. Надеюсь, уверен, что всё эти неприятности рассеются как дым и что завтра мы будем смеяться над этим. Получил твоё письмо. Как тебе не стыдно, Модичка, говорить о том, что ты мне стоил? Да подумай хорошенько, что бы я делал, если бы не ты с Колей! Вы мои спасители! Без Вас я бы всю зиму промучился и протосковал бы. Я вспоминаю о Вас со слезами на глазах и только теперь понимаю, чего я лишился, простившись с Вами! Обнимаю крепко. Твой П. Чайковский Завтра опять напишу.

Moscow 28 March Will this letter reach you? Are you waiting for it? I'll write briefly about everything that has happened so far. The journey here from Warsaw was again a battle with sleep — but it was quiet, and even at times pleasantly cosy. Tolya and Jurgenson met me. Tolya was cheerful, and seemingly, completely happy. But an hour later, the spoonful of tar began to drop into the barrel of honey. He told me of his earlier suspicions that he seemed to have signs of syphilis. Naturally, I saw at once that this was nonsense. On the same day I was introduced to Parasha and her father and brother, and immediately became intimate with them. Parasha is a very sympathetic, sweet girl, simple and natural, without any pretentiousness. Several times during the course of the day, Tolya had a sore throat, then lips, then nose, from all of which he deduced that he had syphilis. But I calmed him, and he admitted that this was a mania. Throughout yesterday he gradually reached the absolute conviction that, not only did he have syphilis, but that Parasha was already infected, and that her venereal lips were already swollen. He went to a doctor, who told him that he did not have syphilis, although he perceived in his tone a desire to hide the truth. By the evening he had become completely desperate, and I finally succumbed to his fear and lost the ability to calm him. It was an unspeakably painful evening. He had to pretend to be happy and cheerful from dinner until three o'clock at night, since Parasha and I spent the whole evening with him, first at the Kremlin, then at matins and for the breaking of the fast. It was all the more awful for both of our souls in that we couldn't even talk, because we weren't alone. He didn't sleep all night, tinkering with imaginary infected places. This morning he was hysterical — and then they appeared with congratulations! Oh, what a torment I experienced! My mind tells me that this is all Tolya's sick mania, but his state of mind is alarming, and I'm starting to believe that he is infected. I hope, I'm sure, that all these troubles will vanish like smoke, and that tomorrow we'll be laughing about it. I received your letter. Aren't you ashamed, Modichka, to say that you have cost me. Indeed, consider carefully what I would have done had it not been for you and Kolya! You are my saviours! Without you I would have been suffering and miserable all winter. I remember you with tears in my eyes, and I only now understand what I lost by saying goodbye to you! I hug you tightly. Yours P. Tchaikovsky I'll write again tomorrow.