Letter 2370

Date	17/29 October 1883
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Kiev
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1722)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XII (1970), p. 260–261

Text

Russian text (original)

17 октября Киев В пятницу 14 окт[ября] всё наши, т. е. Лева, Саша, Ната, Ука (а раньше того уже Анна и Вера с Риной) собрались в Елизаветград к Варе, которая родила недавно дочку и пригласила их всех на крестины. Если б я остался в Каменке, то мне пришлось бы 4 дня провести tête-à-tête с сестрицей, — а я этого боялся. К тому же в этот день утром, после большого напряжения и лихорадочной спешности, я окончил вполне сюиту и мне хотелось проветриться. В результате то, что я вот уже третий день в Киеве и благодаря необычайной погоде (совсем лето) провожу время недурно. Зато ночь в вагоне между Каменкой и Фастовом я частью проплакал, частью проспал тяжёлым лихорадочным сном по следующей причине. После обеда перед моим отъездом мы сидели в кабинете у Левы. Саша была очень грустная и какая-то странная. Вдруг она говорит мне каким-то тоном неестественным. «Вероятно, ты Блюменфельда встретишь, он всегда на Крещатике». В первую секунду я не мог удержаться, чтобы не высказать неудовольствия от перспективы этой встречи. Но тотчас же у меня блеснула мысль, что этим вопросом Саша испытывает меня, и я сейчас же стал участливо и дружелюбно говорить о Блюменфельде и его уроках, а Лева обрадовался случаю высказать свою родственную симпатию к Б[люменфельду]. Саша молчала. Вскоре я уехал, и весь вечер, всю ночь меня преследовала мысль, что Саша догадывается, что она почти знает, но только не решается окончательно поверить этому. Ах, до чего мне было жаль её, и как снова ужасна и полна трагизма представилась мне эта история. И всего ужаснее, что если, чего боже сохрани, все это настоящим образом узнается, — то даже время не уврачует ран родительских сердец, и именно оттого, что Блюменфельд жив, а пока он жив, они не могут помириться с этим. Я от всей души желал в эту ночь смерти Бл[юменфель]ду. В Фастове я видел его. Он очень неискусно прятался от меня. Может быть, я ошибаюсь; может быть, я вообразил в Сашином вопросе нечто особенное. Увидим, что дальше; но судя по тому, что она никогда не говорит со мной о Тане и ни разу до тех пор не упоминала Блюменф[ельда], — я склонен думать, что она если не знает, то догадывается. Завтра утром еду назад в Каменку. Что дальше будет — не знаю. Твои письма очень огорчают меня. Бедный, бедный Модичка! Подобно мне, ты решительно не создан для городской жизни. П. Ч. Я и забыл, что хотел в этот раз Коле писать. Напишу ему с следующей почтой. П. Ч.