Letter 2794

Date	13/25 October 1885
Addressed to	Praskovya Tchaikovskaya
Where written	Maydanovo
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 439)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 174–175

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

с[ело] Майданово 13 окт[ября] 1885, воскресенье Душечка Панюша! Сегодня получил твоё второе тифлисское письмо. При этом был Коля Переслени, приехавший со мной прощаться, и я не мог удержаться, чтобы не прочесть ему его. Он рассыпался в восторге от твоего эпистолярного таланта, и в самом деле ещё раз скажу, что ты прелестно пишешь письма: так обстоятельно, так живо и так просто, — точно будто говоришь. Не даром видно, Новичиха теперь, говоря про тебя, всегда с пеной у рта кричит: «о, у неё громадный, колоссальный ум!». Кстати, о Новичихе. Она так предупредительна и добра ко мне и так деликатно оставляет меня в покое, — что я простил ей разорение комнаты наверху, тем более что это, кажется не она виновата, а её Прасковья. Вчера у меня должны были быть Бахметев, Саша Гудим и оба Переслени. Я целую неделю готовился к торжественному приёму г. редактора «Русской мысли», заказал роскошный обед, натопил для гостей наверху комнаты, — но, кроме Коли Переслени, никто не приехал. Зато совершенно неожиданно появилась симпатичная Саня фон Визина и вместе с Новичихой обедали у меня. По крайней мере было кому есть мои чудный обед. Кстати. Мои Василий-повар неузнаваем; он просто превосходно готовит, и все от его кухни в полном восторге. Саня после обеда (т. е. позднего, вечернего) уехала, а мы играли в винт. Поздно вечером мы с Колей пошли провожать Надежду Васильевну, и я не могу тебе передать изумительную красоту лунной ночи в новом, зимнем уборе. Нужно тебе сказать, что уже несколько дней тому назад установились морозы; а вчера был мороз в 10 градусов, снегу выпало достаточно, а в ту минуту как я тебе пишу, он снова идёт, так что завтра будет санный путь. Сегодня было великолепное утро, и я с Колей, в шубах, ходили гулять. Я опять наслаждался чудным блеском светлого зимнего дня; эти первые зимние впечатления в деревне полны прелести но зато как она, т. е. зима, надоест потом, и насколько приятнее жить в таком климате, как тифлисский. Читая в твоём письме, что Татуся гуляет по солнцу, я страшно радовался за неё. Чтобы не забыть, скажу тебе нечто про Эмму. В последнем письме она пишет мне, что ей не хочется принимать предложения мест и что она решила ждать у Кондратьевых, на маленьком жаловании, времени, когда ты пригласишь её для воспитания Тани. Меня ужасно тронуло это, и знаешь, Паничка, не отказывайся от авансов Эммы. Это превосходнейший человек в полном смысле слова, единственный недостаток которого тот, что она слишком исключительно привязана ко мне, к Модесту, вообще к Чайковским. Но ты будешь иметь в ней превосходную воспитательницу для Таты, а для себя самого — верного и преданного друга. Конечно, теперь ещё рано её брать, — но пожалуйста, когда придёт время, не приглашай ни англичанки, ни швейцарки-бонны, а прямо бери Эмму. Она пойдёт к Вам за самое маленькое жалованье, лишь бы быть у вас. Я буду положительно счастлив, когда у вас в доме будет такой верный, преданный и любящий человек. Ну-с, что же сказать про себя и про свою майдановскую жизнь? Она идёт тихо, ровно, по раз заведённому порядку, и я всё более и более доволен ею. Сначала всё-таки нередко на меня находили минуты меланхолии, хотя бы при воспоминании о моей милой дорогой Паничке. Теперь, когда я уже привык к одиночеству, минуты грусти приходят редко, но зато я с удовольствием ежеминутно сознаю себя обладателем маленького своего уголка. А что касается милых и дорогих людей, живущих далеко от меня, то я с наслаждением думаю о будущих свиданиях с ними. Относительно свидания с вами я теперь мечтаю так: тотчас после постановки «Черевичек» поехать в Италию, спуститься до Неаполя и ранней весной пароходом проехать до Одессы, а оттуда через Поти в Тифлис. Как ты думаешь об этом плане? Раньше, т. е. зимой, вряд ли благоразумно будет к вам поехать, ибо я буду стеснён краткостью времени. «Черевички» пойдут в январе. В субботу 19 числа утром еду в Москву; буду вечером на концерте 6 а дня через два или три отправлюсь в Каменку. 10-го ноября вернусь и до «Черевичек» буду усердно писать оперу, за которую я принялся, и очень удачно. Милого прокурора крепко целую; Танюшу и тебя прижимаю к сердцу. До свиданья, мой голубочек! Следующее письмо адресуй мне в Каменку. Крепко, крепко целую твои ручки. Твой, П. Чайковский

Maydanovo village 13 October 1885, Sunday Darling Panyusha! Today I received your second letter from Tiflis. Kolya Peresleni was with me, having come to say goodbye, and I couldn't resist reading it to him. He was filled with delight at your epistolary talent, and I shall indeed say once more that you write letters delightfully; in such detail, so vividly and so simply — just as if you were talking. Not without reason does Novichikha now, when speaking about you, always foam at the mouth and cry: "Oh, she has a huge, colossal mind!". By the way, about Novichikha. She is so considerate and kind to me, and leaves me alone so tactfully that I've forgiven her for destroying the upstairs room — the more so since it seems that it was not her fault, but Praskovya's. Yesterday Bakhmetyev, Sasha Gudim and both Pereslenis were supposed to be visiting me. I spent a whole week preparing a festive reception for the editor of "Russian Thought", ordered a sumptuous dinner, heated the room upstairs for the guests — but no one came except Kolya Persleni. But then, quite unexpectedly, the lovely Sanya von Wiesen appeared, and dined with myself and Novichikha. At least there was someone to eat my wonderful dinner. Incidentally, my cook Vasily is unrecognisable: he cooks simply superbly, and everyone is completely delighted with his cuisine. Sanya left after dinner (i.e. later that evening) and we played vint. Late in the evening, Kolya and I went to see Nadezhda Vasilyevna off, and I cannot convey to you the astonishing beauty of her new winter attire in the moonlit night. I must tell you that the frosts set in several days ago, and yesterday there were 10 degrees of frost, an ample fall of snow, and at the moment I write this to you it is falling again, such that tomorrow there will be a sleigh run. This morning was magnificent, and Kolya and I, in our fur coats, went for a stroll. Once again I enjoyed the wonderful glow of a bright winter's day; these first impressions of winter in the country are filled with delight, but then how soon it, i.e. the winter, becomes tedious, and how much more pleasant it is to live in a climate such as Tiflis. Reading in your letter that Tatyusa is walking in the sunshine, I was awfully glad for her. So that I don't forget, I'll tell you something about Emma. In her last letter she writes to me that she does not want to accept offers of positions, and that she has decided to wait with the Kondratyevs, on a small salary, until such time as you invite her to tutor Tanya. I was terribly moved by this, and you know, Panickha, do not refuse Emma's advances. She is a most outstanding person in the full sense of the word, whose only shortcoming is that she is too exclusively attached to me, to Modest, and to the Tchaikovskys in general. But in her you will have not only an excellent tutor for Tata, but a loyal and devoted friend for yourself. Of course, it's too early to take her on now — but please, when the time comes, do not invite either the Englishwoman or the Swiss nanny, but take Emma directly. She will go to you for the smallest salary, just to be with you. I shall be positively happy when you have such a faithful, devoted and loving person in your home. Well now, what can I say about myself and my life at Maydanovo? It is going quietly, smoothly, according to the established order, and I am increasingly contented. At first, I was often overcome by moments of melancholy, at least when I remembered my dear, sweet Panichka. Now that I've become accustomed to solitude, moments of sadness come rarely, but then I am happy to know at every moment that I am the owner of my little corner. As for the dear and kind people who live far away from me, then I enjoy thinking about meeting them in the future. As for a meeting with you, my dream is now as follows: immediately after the production of "Cherevichki" to go to Italy, down to Naples, and in the early spring to take a steamer to Odessa, and from there via Poti to Tiflis. What do you think of this plan? It would hardly be wise to come to you earlier, i.e. in winter, because my time would be limited. "Cherevichki" will be going on in January. On the morning of Saturday 19th I'm going to Moscow; I'll be at a concert on the evening of the 6th, and a few days later I'll be setting off for Kamenka. I'm returning on 10th November, and before "Cherevichki" I'll be diligently writing an opera, which I've already begun, and very successfully. I kiss the dear prosecutor very hard; I press Tanyusha and you to my heart. Until we meet, my golubchiks! Address your next letter to me in Kamenka. I kiss your hands very, very hard. Yours, P. Tchaikovsky