Letter 280

Date	10/22 December 1872
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 36, л. 46–47)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 396–397 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 187–188 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 78–79 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 293-294 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 76 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

10 декабря Москва Уже с неделю как получил оба твои письма разом, любезная Модестина, и очень тебе за них благодарен. В первом письме ты пишешь, что Анатолий сообщил тебе известие о моей хандре. Никакой особенной хандры нет, а действительно иногда овладевает мною, как и прежде бывало, тоска и мизантропия. Это происходит отчасти от моих нервов, которые иногда раздражаются без всякой видимой причины, отчасти от не особенно утешительной обстановки моего композиторства. Но вообще говоря особенной перемены в отношении к прежнему нет. Я уже писал тебе, что окончил новую симфонию (Журавель), на которую возлагаю большие надежды. Она будет исполнена, вероятно, в январе, не раньше. Теперь же предаюсь праздности, по отсутствию всякого вдохновения и позыва к сочинительству; пробовал было написать романсиков, да все как-то пошло выходит, и слов не умею подобрать, которые бы мне в самом деле нравились. Вот кабы ты этим занялся, да написал бы мне реестрик подходящих стихотворений? Байкова исписала мне стихотворениями целый ворох бумаги, да такую все дрянь, что я ни одного не признал достойным музыки. У Давыдовых ничего особенного не происходит. Вас[илий] Вас[ильевич] поправляется медленно. У нас здесь производит фурор Нильсон. Я её слышал два раза, и нужно отдать справедливость её огромному сценическому таланту, который, с тех пор как я её слышал в Париже, сделал громадный шаг вперёд. В вокальном отношении она представляет что-то совсем особенное; начнёт петь так, что, кажется, — ничего нет замечательного, да потом как хватит высокий какой-нибудь do-dieze или замрёт на средней ноте pianissimo, так весь театр и затрещит. Впрочем, несмотря на все её удивительные качества, она всё-таки меньше мне нравится, чем Арто. Если бы последняя вздумала приехать в Москву, я бы прискакнул от восторга! Если успеешь вовремя мне ответить, то напиши, не собираешься ли на праздники в Киев, куда и я хочу махнуть на недельку вместе с Рубинштейном и Губертом. Хорошо бы это было! Мне хочется немножко рассеяться, да и Киев посмотреть, и оперу его тоже, да и его Анатолия, который, между прочим, не удостоил меня ни одним письмом с самого приезда из-за границы. Бурнашев (который продолжает называть тебя своим нежнейшим другом) мне до крайности противен, — однако ж бывает у меня. Здесь в мире тёток произошла отвратительная история между Булатовым и Глебовым, о которой я поговорю с тобой при свиданье. Предмет твоей любви — Михайло просит передать тебе, что он ездил к Сергию и вынимал часть про твоё здоровье. Этот Лепорелло делается замечательно комичен в последнее время. Впрочем, я им очень доволен и ещё больше его братом. Прощай, любезная сестра, целую. Петролина

10 December Moscow It has been a week since I received both of your letters at once, most gracious Modestina, and I am most grateful to you for them both. In the first letter you write that Anatoly told you the news of melancholia. This is not anything out of the ordinary, but sometimes, as before, I am overcome by sadness and misanthropy. This is partly due to my nerves, which are sometimes irritated without any apparent reason, and partly due to the not especially comforting circumstances of my composing. But, generally speaking, there is no particular change in my attitude from before. I have already written to you that I have finished a new symphony (The Crane), on which I have great hopes. It will probably be performed in January, but not before. Now I am wallowing in idleness, due to the absence of any inspiration and urge to compose; I attempted to write some romances, but nothing worthwhile came out, and I cannot find words that I actually like. If only you would take it upon yourself to write me a list of suitable poems? Baykov supplied me with poems on a whole pile of paper, and all of them were such rubbish that I did not consider a single one as being worthy of music. Nothing in particular is going on with the Davydovs. Vasily Vasilyevich is slowly recovering. Nilson is causing a furore here. I have heard her twice, and must give credit to her considerable stage talent, which has taken an enormous step forward since I heard her in Paris. In vocal terms, she is something altogether special; when she begins singing there seems to be nothing remarkable — but then she will hit some high C-sharp or freeze on a middle note pianissimo, and the whole theatre is electrified. However, notwithstanding all her astonishing qualities, I still prefer Artôt. If the latter decided to come to Moscow, I would jump for joy! If you manage to answer me in time, then write whether you are going to Kiev for the holidays, where I also want to go off for a week with Rubinstein and Hubert. That would be good! I want to distract myself somewhat, and to see Kiev and its opera, as well as Anatoly, who, by the way, has not graced me with a single letter since his arrival from abroad. I find Burnashev (who continues to call you his most tender friend) loathsome in the extreme, although he still visits me. Here in the world of aunties, a wretched saga has unfolded between Bulatov and Glebov, which I shall talk to you about when we meet. The object of your affection, Mikhail, asks me to tell you that he went to Sergey and left out the part about your health. This Leporello has become remarkably comical lately. However, I am very pleased with him, and even more with his brother. Farewell, gracious sister, kisses. Petrolina