Letter 2860
| Date | 19/31 January 1886 |
|---|---|
| Addressed to | Modest Tchaikovsky |
| Where written | Maydanovo |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1793) |
| Publication | Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 89 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 251. |
| Notes | Original incorrectly dated "November" |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
19 ноября воскр[есенье] с[ело] Майданово Милый Модя! Вот уж неделя, что [я] в здешних Палестинах! Первые дни больше занимался новым платьем (комнатным) и эффектом, который он производил, чем путным чем-нибудь. Торчал перед Аришей, забегал в кухню, чтобы повар Василий и кучер Пётр видели, и невыразимо обрадовался посещению здешнего попа, ибо жаждал, чтобы кто-нибудь восхищался моими «бранденбурами». Потом успокоился и стал работать столь успешно, что, пожалуй, скоро кончу второе действие. Поп приходил толковать со мной о школе, которая открывается завтра при довольно торжественной обстановке: благочинный приедет и другие почётные гости. Первые дни мне все немножко нездоровилось; желудок отказывался переваривать пищу, и начавшийся ещё в Петербурге понос продолжался упорно. Теперь всё это прошло, и я чувствую себя отлично. Не знаю почему на меня напал не то страх, не то отвращение к Москве, и я всячески отлыниваю от поездки туда. Как вспомню про комнату у Юргенсона, про концерт Муз[ыкального] общ[ества] и его публику, про Анну Мекк с притворно-нежной улыбкой, сидящую около меня, про ужин с Зверевым после концерта, — как тотчас делается неприятно и немножко как бы страшно. Однако ж на будущей неделе придётся хоть из приличия поторчать на одном из Рубинштейновских концертов. Вчера мороз и ветер были столь люты, что я вовсе не выходил, а ходил по комнатам и по галерее. Приезжал Михаил Иванович Софронов с ихней мамашей и прогостили 2 суток. Более чем когда-либо он шут гороховый. Вот и все. Дачу для Кондр[атьева] устроил; не знаю отчего он не отвечает на моё письмо. Прощай, голубчик! Целую тебя и Колю. Твой П. Чайковский |
Dear Modya! I've already been here a week in these Palestines! For the first few days I was more concerned with redressing (the rooms) and its effectiveness than anything of substance. I showed off in front of Arisha, ran into the kitchen, so that the cook Vasily and the coachman Pyotr could see, and I was inexpressibly happy to see the local priest, because I was longing for someone to admire my "brandenburgs". Then I calmed down and began to work so successfully that I'll probably soon finish the second act. The priest came to talk to me about the school, which is opening tomorrow in rather ceremonious circumstances; the dean will be coming as well as other honoured guests. For the first few days I was somewhat indisposed; my stomach refused to digest food, and the diarrhoea that started in Petersburg would simply not let up. Now this has all passed, and I feel splendid in myself. I don't know why, but I've been afflicted either by fear or a loathing towards Moscow, and I'm doing everything I can to avoid going there. As soon as I think about Jurgenson's room, or the Musical Society concert and its audience, about Anna Meck sitting beside me with an artificially sweet smile, about dinner with Zverev after the concert — everything immediately turns unpleasant, and almost a little frightening. However, next week, I shall have to show my face at one of Rubinstein's concerts, at least for the sake of decorum. Yesterday the frost and wind were so severe that I didn't go out at all, and I just wandered around the rooms and the gallery instead. Mikhail Ivanovich Sofronov and his mother came to stay for 2 days. He's more of a buffoon than ever. That's all. He arranged a dacha for Kondratyev; I don't know why he doesn't answer my letter. Farewell, golubchik! I kiss you and Kolya. Yours P. Tchaikovsky |
