Letter 3093

Date	10/22 November 1886
Addressed to	Yuliya Shpazhinskaya
Where written	Maydanovo
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2073)
Publication	П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 305–307 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 495–498

Text

Russian text (original)

10 ноября 1886 с[ело] Майданово Только что приехал в Майданово. Ах какое счастье быть у себя, самим собой, без этой несносной маски, которую поневоле надеваешь на себя, вращаясь в обществе, принуждая себя быть светским, говорить, когда хочется молчать, приветливо улыбаться, когда на душе повода к улыбке нет, без толку болтать, когда работать нужно и т. д. и т. д. и т. д. А между тем как сделать, чтобы от времени до времени не погружаться по горло в омут светскости? Как устроить, чтобы будучи артистом и обращаясь к толпе с излиянием своих музыкальных мыслей и стремясь, чтобы эта речь была понята и прочувствована — отвращаться от этой самой толпы, когда она всяческими выражениями симпатии старается выказать своё сочувствие? Нужно сыть благодарным, и я стараюсь усердно высказать свою благодарность, не уклоняясь ни от каких приглашений, свиданий и т. д., если вижу в них проявление действительной симпатии. Но чего мне это стоит!!! А на недостаток симпатии Петербурга ко мне, или лучше к моей музыке, пожаловаться нельзя. Отовсюду и при всяком удобном случае она сказывалась. Нередко я был умилен до слез и испытывал гордость художника, который ещё при жизни снискал всеобщее сочувствие. Высшим проявлением этого сочувствия было торжество, устроенное в мою честь в прошлую среду 5-го ноября. Не буду его описывать, ибо по газетам, Вы, вероятно, об этом знаете. Дирекция ко мне очень благоволит. «Чародейку» ждут с великим нетерпением. На весьма выгодных условиях Дирекция просит меня написать также для будущего сезона музыку к балету «Ундина», за которую я примусь тотчас после «Чародейки». В это пребывание в Петербурге я ещё ближе, чем прежде, сошёлся с одной августейшей особой, с которой и прежде сталкивался самым приятным образом. Особа эта Вел[икий] кн[язь] Конст[антин] Константинович. Я редко встречал в жизни столь же обаятельную личность. Он музыкант и поэт, выпустивший недавно сборник стихотворений, очень талантливых. Но, независимо от этого, он так участлив, так добр, так умён и интересен, что чем больше его знаешь, тем больше любишь его. Жена его мне тоже чрезвычайно нравится. В два года она выучилась говорить и даже писать по-русски совершенно свободно, почти как природная русская. Из людей других сфер, с которыми чаще всего бывал вместе в этот приезд в Петербург, назову французского актёра Гитри. Я очень полюбил его. При огромном актёрском таланте, он вместе с тем человек, по развитию, образованию, уму, стоящий неизмеримо выше уровня людей его сферы. Первого представления оперы моего друга Направника «Гарольд» я не мог дождаться. Уже в 5-ый раз его откладывают, и Бог знает когда оно состоится. Я слышал её 2 раза на репетициях. Опера изобилует крупными сценическими эффектами, написана умелой и опытной рукой, с технической стороны очень интересна, - но я боюсь, что музыка недостаточно прочувствована, вдохновенна и что публике опера покажется утомительной. Про «Черевички», в знаю только то, что ранее 15-го её не начнут репетировать. Я безмерно рад, что можно будет хоть несколько деньков отдохнуть в здешнем моем уединении. Сейчас мне принесли письмо от Вас. Прочту его и докончу письмо на другом листочке. Сейчас прочёл письмо Ваше, дорогая Юлия Петровна, и, конечно, не скрою, что оно произвело на меня тягостное впечатление. Вы совершенно подавлены Вашими горестями, Вы глубоко несчастны — и между тем я ничего не могу сделать, чтобы облегчить Ваши горести. Даже письма мои, которые составляют для Вас некоторое утешение, пропадают! Не знаю, получили ли Вы моё петербургское письмо, очень короткое и 6ессодержательное. Но наверно знаю, что одно большое моё письмо, писанное из Майданова перед отъездом в Петербург, пропало. В этом письме я, между прочим, распространялся о Юше и о пансионе Парше (для русских мальчиков) в Montreux у Женевского озера. Очевидно, Вы этого письма не получали, ибо ответили бы, по сердцу ли Вам мой проект Вашего переселения на берега упомянутого озера? Вообще письма стали пропадать беспрестанно. Большое письмо, написанное недавно Павловской ко мне, — пропало. Другое письмо, очень важного делового содержания, — тоже пропало. Я опять скажу Вам, Юлия Петровна, то, что говорил неоднократно. Единственный исход из удручённого состояния всей нравственной личности Вашей — писание. Читая Ваши письма, на каждом шагу чувствуешь ключом бьющую литературную талантливость Вашу. Ради Бога, постарайтесь приняться за какой-нибудь литературный труд! Начните ну хоть с маленькой повести. В Вашей манере писать есть что-то живое, захватывающее и жгучее. Вы должны иметь и будете иметь успех, и в этом успехе Вы найдёте ту нравственную поддержку, которая Вам столь необходима. Вы родились писательницей, художницей, и я просто не могу понять, каким образом жизнь Ваша так сложилась, что прежде, когда надломленности ещё не было, Вы не выступили на Ваш настоящий путь. Но и надломленность не есть препятствие. Напротив, она может сообщить Вашим писаниям ту болезненную нотку, на которой основан, напр[имер], огромный успех Достоевского. Величайшим препятствием к работе — физическое нездоровье. Но кто знает: ведь и здоровье тела вернётся, когда найдётся естественный исход для переполняющих Вас чувств и ощущений. По поводу Юши и пансиона, о которых речь была в пропавшем письме, скажу, что, по-моему, Юше было бы полезно подпасть под властную руку педагога-мужчины. В Montreux-Clarens есть отличный пансион Парше специально для русских мальчиков. Климат чудесный. Жизнь удивительно дешева, и Вы могли бы, по-моему, даже с Вашими средствами устроиться рядом с пансионом. Я хорошо знаю местность. Что Вы об этом думаете? Многое ещё хотелось бы сказать Вам, да сегодня не успею. Должен ещё множество писем написать, а откладывать отсылку письма к Вам не хочется. Ради Бога, постарайтесь в себе найти силу для противодействия нравственной болезни Вашей. Не падайте духом. Несмотря на все, нужно жить и нужно бороться. Будьте здоровы, дорогая Юлия Петровна Ваш, П. Чайковский