Letter 3202

Date	15/27 March 1887
Addressed to	Yuliya Shpazhinskaya
Where written	Maydanovo
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2081)
Publication	П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 314–315 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 65–66

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

c[ело] Майданово 15-го марта [18]87 Наконец я у себя в Майданове, добрая и милая Юлия Петровна! Из констатирования сего факта, однако же, не следует, что теперь я стану усердно и усиленно предаваться писанию писем. В Петербурге я в 2½ недели ни одного настоящего письма не написал вследствие полной невозможности найти свободную минутку; а здесь я принуждена неохотно быть у письменного стола за работой. Нужно к концу недели сделать во что бы то ни стало полную корректуру всей «Чародейки», а как только кончу, приняться за инструментовку и опять спешить, вечно спешить и напрягаться... Сегодня получил письмо Ваше, в коем вы сетуете на моё долгое молчание. Прошу усердно извинить меня; я знаю, что именно Вам, лишённой всякой возможности отвлекаться от поглощающих Вас домашних работ, следовало бы писать как можно чаще, и поверьте, что я рад бы душой с Вами часто беседовать, да жизнь так складывается, что не могу иначе писать, как урывками. Все мои корреспонденты недовольны моей кажущейся леностью, по ей-Богу, это не леность... Впрочем, довольно об этом. Лучше, чем оправдываться, буду Вам теперь стараться почаще писать. Я Вам написал крохотное письмо из Петербурга. Получили ли Вы его? В нем я сообщал Вам о большом успехе концерта, коим я дирижировал. Представьте, Юлия Петровна, какая странность! До 46 лет я был убеждён в своей абсолютной неспособности к капельмейстерству, и вдруг, даже в отзыве своего старинного недоброжелателя г. Кюи, всячески умаляющего мои авторские заслуги, — читаю, что я оказался «превосходным капельмейстером». Нечего и говорить о приятелях, — они все превозносят меня как дирижёра. Одно Вам скажу: я и не представлял себе, до чего глубоко, сильно неописуемо наслаждение, испытываемое дирижёром, стоящим во главе превосходного оркестра. Это ни с чем не сравнимое чувство, минутами доходящее до какого-то трепетного восторга... Я чувствовал на этом концерте, что я действительно завладеваю волей всей сотни человек, играющих по моей палочке. И откуда у меня взялась эта сила? Ах, какая загадка человек! Уж я ли не считал себя глубоким знатоком своего «нутра», — и вдруг это «нутро» проявляет какие-то неведанные мне с стороны! Я здесь уже третий день. Работаю как вол. Слышал в Петербурге хоровую спевку «Чародейки». Они уже за учили свои партии. Роли уже распределены. Опера пойдёт в октябре. У меня пока нет никаких планов насчёт путешествия. Знаю только, что в апреле куда-нибудь уеду. Кто знает, быть может, и к Вам в Севастополь попаду. Мне нужно по делам побывать, в Париже, а лето проведу на Кавказе, — а скомбинирую порядок моих переездов несколько позднее. Тяжело и грустно читать Ваши письма. Спрашиваешь себя, как Вам помочь, как Вас утешить? И, кроме слов искреннего, и глубокого участия, — ничего не находишь. Будьте здоровы. Всем Вашим поклон. Ваш, П. Чайковский

Maydanovo village 15th March 1887 At last I am at home in Maydanovo, good and dear Yuliya Petrovna! By stating this fact, however, it does not follow that I shall now be diligently and intensively devoting myself to writing letters. For 2½ weeks in Petersburg I did not write a single proper letter, due to the complete impossibility of finding a free moment; and here I am reluctantly obliged to be writing at my desk for work. I need at all costs by the end of the week to finish proofreading the whole of "The Enchantress", and as soon as I finish, to set about the instrumentation and to rush again, eternally rushing and pushing myself... Today I received your letter, in which you complain about my long silence. I earnestly request you to forgive me; I know that it is you, deprived of any opportunity to be distracted from the domestic tasks that consume you, who ought to be writing as often as possible, and be sure that I should be glad to talk with you often in my soul, but life is developing in such a manner than I cannot write otherwise that in fits and starts. All my correspondents are displeased with my apparent laziness, but by God this is not laziness... Anyway, enough about that. Rather than making excuses, I shall now try to write to you more often. I wrote you a brief letter from Petersburg. Did you receive it? There I informed you about the great success of the concert that I conducted. Just imagine, Yuliya Petrovna, how strange it is! Until the age of 46, I was convinced that I was absolutely incapable of being a kapellmeister, and suddenly, even in the review by my old ill-wisher, Mr Cui, who belittled my merits as an author in every possible way, I read that I have turned out to be "an excellent kapellmeister". Needless to say, my friends all praise my conducting. I shall tell you one thing: I had no idea of the depth and strength of the pleasure experienced by a conductor standing at the head of an excellent orchestra. This is an incomparable feeling, reaching a sort of tremulous delight in moments... At this concert I felt that with my baton I was truly capturing the will of all the hundreds of players. And where did I acquire this strength. Oh, what an enigmatic fellow! I never really considered myself to have any profound insight into what goes on inside myself — then suddenly this inside reveals something unknown to me from the outside! I have been here for three days now. I am working like an ox. I heard the chorus performing "The Enchantress" in Petersburg. They have already learned their parts. The roles have already been assigned. The opera will be on in October. I do not have any travel plans yet. I only know that I shall be going somewhere in April. Who knows, maybe I shall make it to see you in Sevastopol. I need to visit Paris on business, and I shall be spending the summer in the Caucasus — but I shall compile the itinerary of my travels a little later on. It is difficult and sad to read your letters. Are you asking for assistance, for consolation? And yet, except for words of sincere and profound sympathy, I have nothing. Keep well. I bow to you all. Yours, P. Tchaikovsky