Letter 4020

Date	30 January/11 February 1890
Addressed to	Pyotr Jurgenson
Where written	Florence
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2670)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 347 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с П. И. Юргенсоном, том 2 (1952), p. 135 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XV-Б (1977), p. 34–35.
Notes	Original incorrectly dated "30 January/10 February"

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

30 янв[аря]/10 февр[аля] [18]90 Флоренция Как ты жесток ко мне, друг мои! Конечно, только невольно можно причинять приятелю столько огорчения, как ты мне сегодняшним письмом. Ради Бога не пиши мне никогда без особенной надобности об Ант[онине] Ивановне. Всякое известие о ней, о какой-нибудь новой её штуке, без всякой пользы для кого бы то ни было, раздражает, убивает меня! Это ужасная рана моя, до которой, умоляю, не касайся, если это не необходимо. Я сегодня весь день, как сумасшедший, не могу ни есть, ни работать (главное убийственно, что теперь я несколько дней не в состоянии буду работать), ни читать, ни гулять — словом, я глубоко несчастлив. Конечно, во всем этом какое-то болезненное преувеличение дела. Ну что в том, что сумасшедшая новое безумие учинила? Но тут уж играет роль ненормальность, истеричность моей натуры. Нужно что-нибудь сделать, чтобы эта сумасшедшая перестала скандальничать. Но что? Я целый день сочинял письмо к ней, но злоба заставляла меня вдаваться в мелочные попрёки и в споры с ней, — а этого отнюдь не следует. Наконец, одно письмо написал и посылаю тебе его. Если ты найдёшь нужным, пошли его; если же оно слишком мягко или вообще не так, как следует, то брось. Всего бы лучше было, чтобы кто-нибудь растолковал ей всю глупость её поведения и все безумие её. Но я ведь очень понимаю, что с ней тебе говорить нельзя, ибо ты уже научен горьким опытом, что значит с ней разговаривать. Относительно Бесселя прошу тебя протестовать, насколько ты можешь. Я же в «Новое время» посылать ничего не буду, к консулу ни за что не пойду, ибо я в припадке мизантропии и боюсь соотечественников больше всего. Доверенности никакой Бессель не имеет, а имеет условие, по которому я передаю ему авторские права на гонорар. Не думаю, однако же, чтобы от него зависело решать, может или не может идти моя опера. Бессель тоже у меня больное место. Вообще я сегодня болен, путного ничего написать не могу. О проклятье! Извини за безумное письмо. Твой П. Чайков[ский]

30 January/10 February 1890 Florence How cruel you are to me, dear friend! Of course you could only involuntarily cause a friend so much upset as you have to me with today's letter. For God's sake never write to me about Antonina Ivanovna unless you absolutely must. Anything to do with her, any news of her whatsoever that's of no relevance, exasperates and drives me to despair. This is an awful open wound of mine, which I beg you not to touch unless it's necessary. I've been like a madman all day today: I cannot eat, I cannot work (this is so deadly that now I won't be in a state to work for several days), I cannot read, I cannot walk — in short, I am profoundly miserable. Of course, this is all some sort of painful exaggeration of the matter. Well what fresh insanity has the madwoman perpetrated now? But here my abnormal, hysterical nature plays its part. Something needs to be done to stop this scandalous madwoman. But what? I spent the whole day composing a letter to her, but my rage cause me to descend into petty reproaches and arguments with her — which I ought not to do. Finally, I wrote one letter and am sending it to you. If you consider it necessary, send it; if it's not strong enough, or generally not as it ought to be, then throw it away. It would have been better for someone to explain to her the stupidity of her behaviour and all its insanity. But really I understand that you cannot talk to her, because you have already learned from bitter experience what talking to her means. Regarding Bessel, I ask you to protest as much as you can. I won't send anything to "New Time", and I won't be going to the consul, because I'm in a fit of misanthropy and fear my compatriots most of all. Bessel has never had a power of attorney, but a condition according to which I transfer the author's rights for a fee. However, I don't think that it's up to him to decide whether or not my opera can go on. Bessel is another of my sore spots. I'm generally unwell today, and cannot write anything worthwhile. Oh damnation! Sorry for the mad letter. Yours P. Tchaikovsky