Letter 4059

Date	5/17 March 1890
Addressed to	Anna Merkling
Where written	Florence
Language	Russian
Autograph Location	unknown
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 358–359 (abridged) П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 239 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XV-Б (1977), p. 89–90
Notes	Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (signature omitted)

Text and Translation

Based on a handwritten copy in the Klin House-Museum Archive, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

17/5 марта 1890 г[ода] Милая Аня! Все твои письма получаю и читаю их с тем большим удовольствием, что ты едва ли не единственный из моих корреспондентов, которая так мила, что прощает мне моё редкое и скверное писание. Но сама посуди, Аня, могу ли я в самом деле по душе с кем-либо письменно побеседовать в такое время, когда у меня столько работы, что даже трудно поверить, чтобы можно было её вынести. Но, слава Богу, выношу! Представь себе, что оперу-то ведь я кончил. Теперь предстоит большой спех с фортепьянным переложением, ибо в нем особенно нуждается театр, — а затем летом пойдёт инструментовка — работа сравнительно приятная и лёгкая. Но возвращаюсь к вопросу о моей письменной несостоятельности. Я работаю неустанно весь день и только вечером даю себе свободу. Но тут является такая усталость, что я иначе не могу писать, как делая над собой невероятное усилие, следствием чего бывает головная боль, плохой сон и т. д. Такая корреспондентка, как Эмма, которая ведёт жизнь совершенно праздную, не может этого понять и в отношении ответов на её письма очень требовательна. Впрочем, про такую хорошую личность даже и немножко неблагоприятно отзываться не следует. Я не согласен с тобой, что она у Анатолия будет не ко двору. Мне кажется, что она только тогда и будет вполне сама собой, когда у неё будет серьёзное дело. Теперь же она стала старой девой немножко, т. е. любит собачек и Петра Ильича. В её воспитательскую компетенцию я совершенно верю, и Дина, по-моему, ровно ничего не доказывает. Она по природе не особенно изящна, и никакое воспитание тут ничего не могло бы сделать. То, что ты пишешь про Мери, справедливо только отчасти: она действительно суховата, — но я ставлю ей в большое достоинство, что она не делает и не выказывает больше того, что чувствует. Она очень пряма. А вот её ужасный недостаток — это мания аристократизма! Тут ужни чего не поделаешь. Я получил полное отвращение к жениху Кати Карцовой. То, что ты рассказываешь про масло, просто ужасно! Я ненавижу его! Бедная Катя!!! Мне не только не скучно было читать, как ты передала гениально способ исполнения Тамарой французской песенки, но напротив, это доставило мне большое удовольствие. Боже, как дети очаровательны! Лучше их разве только маленькие собачки. Но те — просто перл создания. Здесь есть порода собачек, у нас совершенно неизвестная, Lupetto, и на Lungarno часто продают щенков этой породы. Ну что это за очарование! Если б не ненависть моего Алексея к собакам (а раз что слуга их не любит, им не житье), я бы не удержался и купил. Милая Аня! Что тебе сказать про себя? Оперу кончил; теперь, как выше сказано, спешно перекладываю её для фортепьяно, а потом, вероятно, уеду в Россию. Хотел я ехать в Рим, но теперь сезон в разгаре, и мои попытки найти там отдельное помещение, как здесь, не увенчались успехом. Я решился остаться во Флоренции на основании непреложной истины, что «от добра добра не ищут». Здесь мне хорошо работается и помещение у меня удивительное. Относительно портрета, ей-Богу, я упустил из виду, что тебе желательно иметь. По приезде, честное слово (не так, как Катин жених с его пудом масла и аршинной стерлядью), дам тебе чудный портрет от Пазетти. Целую ручки! Всем вам поклон.

17/5 March 1890 Dear Anya! I receive all your letters and read them with all the greater pleasure that you are perhaps the only one of my correspondents who is so sweet as to forgive me for writing so rarely and badly. But judge for yourself, Anya, if I can actually have a written conversation with someone to my heart's content, when I have so much work to do that it's even hard to believe that I can endure it? But, thank God, I can endure it! Just imagine that I've finished the opera. Now there's a great rush for the piano arrangement, because the theatre has particular need of it, and then in the summer the instrumentation will begin — this task is relatively pleasant and easy. But I return to the question of my inconsistent letter writing. I'm working tirelessly all day, and only allow myself freedom in the evening. But then I'm so tired that I can only write with incredible effort, which results in headaches, poor sleep, etc. A correspondent like Emma, who leads a completely idle life, cannot understand this and is very demanding regarding answers to her letters. Anyway, I ought not to speak even slightly unfavourably about such a good person. I don't agree with you that she won't be at home at Anatoly's. It seems to me that she will only be completely herself when she has serious business. Now she has become a bit of an old maid, i.e. she loves dogs and Pyotr Ilyich. I have complete confidence in her educational competence, and Dina, in my opinion, demonstrates absolutely nothing. She isn't particularly graceful by nature, and no education could do anything about that. What you write about Mary is only partly true; she is indeed rather dry, but I give her great credit for not doing or showing anything more than she feels. She is very straightforward. Yet her terrible flaw is her mania for aristocracy! There's no escaping this. I was completely appalled by Katya Kartsova's fiancé. What you say about the butter is simply awful. I hate him. Poor Katya! Not only was it not tedious for me to read how you conveyed Tamara's ingenious manner of performing a French song, but on the contrary, it gave me great pleasure. God, how adorable children are! The only things better than them are little dogs. But these are simply gems of creation. There's a breed of dog here completely unknown to us: the Lupetto, and puppies of this breed are often sold on the Lungarno. Well, how charming they are! Were it not for my Aleksey's loathing for dogs (and if the servant doesn't love them, they can't survive), I wouldn't have been able to resist buying one. Dear Anya! What to tell you about myself? I've finished the opera; now, as I said above, I'm hastily arranging it for the piano, and then I'll probably leave for Russia. I wanted to go to Rome, but it's now the height of the season, and all my attempts to find separate accommodation there, just like here, were unsuccessful. I decided to stay in Florence on the basis of the immutable truth of "count your blessings". I'm working well here, and my accommodation is astounding. Regarding the portrait, by God, I can't see the sort of thing you want. When I arrive, on my word of honour (unlike Katya's groom with his pound of butter and two-foot-long sterlet), I'll let you have a wonderful portrait from Pazetti. I kiss your hands! My regards to you all.