Letter 4177
| Date | 17/29 July 1890 |
|---|---|
| Addressed to | Yuliya Shpazhinskaya |
| Where written | Frolovskoye |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2127) |
| Publication | П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 356–357 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XV-Б (1977), p. 215–216 |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
17 июля 1890 г[ород] Клин, Моск[овской] губ[ернии] Дорогая Юлия Петровна!
Я так чудовищно виноват перед Вами, что нужно чудовищно долго объяснять и оправдывать степень своей виновности. Лучше, не теряя времени, скажу Вам, что моё молчание не есть признак оскудения дружеского чувства к Вам, склоню повинную голову и прямо перейду к краткому повествованию о своём житье-бытье со времени последней весточки, посланной Вам чуть ли ещё не из-за границы. Возвратился в Россию в конце апреля; провёл дней 10 в Петербурге и с тех пор безвыездно живу в селе Фроловском. Около полутора месяцев спешно работал над инструментовкой «Пиковой дамы», каковую благополучно окончил и партитуру уже давно отослал. Усталость чувствовал невообразимую, мечтал о продолжительном отдыхе, о том, что возобновлю со всеми друзьями прерванную переписку. Но на другой же день почувствовал невероятное уныние, тоску и сожаление об оконченном труде, так безраздельно занимавшем меня в течение нескольких месяцев. И как вы думаете, что я сделал? Немедленно принялся за большое и очень технически трудное сочинение (струнный секстет), которое тотчас же завладело мной совершенно, и я опять забыл все и всех ради эгоистической потребности погрузиться по горло в работу. Я ужасно нервен и ужасно склонен к меланхолии; чем дальше, тем эта склонность сильнее и грознее. Но против неё есть радикальное средство: работа. И вот, переутомив себя до последней степени, окончив большой труд, я роковым образом должен приняться за новое переутомление. Впрочем, благодаря деревне, одиночеству, тишине, правильному образу жизни чувствую себя хорошо. От «Пиковой дамы» все мои друзья в восторге. Мне кажется, что опера в самом деле вышла удачная, но нужно сказать, что и либретто, в полном смысле слова, великолепно. А впрочем, кто знает, какая судьба ожидает оперу. Я был убеждён, что либретто «Чародейки» восхитительно, что моя музыка его достойна, — и опера провалилась самым плачевным образом. Вот я и сказал Вам о себе все, о чем стоит говорить, ибо, за исключением того, что я работал, работаю и буду работать, решительно интересного сообщить ничего не имею. Осенью нужно будет непременно, однако же, попутешествовать. Это единственный для меня способ обходиться без работы. Что Вы? Каково здоровье? Что Софья Михайловна и дети? Беспокоюсь о Вас, так долго не получав известия. Что бы Вам за зло добром платить и писать мне хоть изредка о себе известия, несмотря на моё молчание! Пожалуйста, сейчас же ответьте, каково живётся, и не сердитесь на меня. Я в отношении писем уже исправиться не могу; напротив, все более и более чуждаюсь почты. Крепко жму Вашу руку! Ваш, П. Чайковский |
Dear Yuliya Petrovna!
I am so monstrously guilty before you that I must spend a monstrously long time explaining and mitigating the extent of my guilt. It would be better, without wasting time, to tell you that my silence is not a sign that my feelings of friendship towards you have diminished; I shall bow my head in shame and proceed to a brief account of my life since the last short bulletin I sent to you, when I was still just abroad. I returned to Russia at the end of April; spent around 10 days in Petersburg, and have been living in the village of Frolovskoye ever since. For about a month and a half I worked in haste on the instrumentation of "The Queen of Spades", which I safely finished, and the score was sent off a long time ago. I felt an unimaginable weariness, I dreamed of a protracted rest, of resuming the interrupted correspondence with my friends. But then the next day I felt incredible despondency, melancholy and regret about my finished work, which had taken my undivided attention over several months. And what do you think I did? I immediately set about a large and technically very difficult composition (a string sextet), which immediately took hold of me completely, and I again forgot everyone and everything for the sake of my egotistical need to immerse myself up to my neck in work. I am awfully nervous and awfully inclined to melancholy; as time goes on, the stronger and more dreadful this inclination becomes. But there is a radical remedy against it: work. And so, having exhausted myself to the utmost degree, having finished a large work, I have a deadly compulsion to overwork myself again. However, thanks to the country, solitude, silence, and a strict way of life, I feel well in myself. All my friends are delighted with "The Queen of Spades". It seems to me that this opera really has turned out to be a success, but I must also say that the libretto is, in the full sense of the word, magnificent. But who knows what fate awaits the opera? I was convinced that the libretto of "The Enchantress" was delightful, that my music was worthy of it — and the opera itself was the most miserable flop. So I have told you everything about myself that is worth talking about, because, except for the fact that I have been working, am working, and will be working, there is absolutely nothing of interest to report. However, in the autumn I must travel without fail. This is the sole means for me to manage without work. What about you? How is your health? What about Sofya Mikhaylovna and the children? I am worried about you, having not received news in so long. I hope you will repay evil with good, and write me news about yourself at least occasionally, despite my silence! Please, answer at once how you are living, and do not be angry with me. So far as letters are concerned, I am incapable of doing better; on the contrary, I am becoming increasingly averse to post. I shake your hand firmly! Yours, P. Tchaikovsky |
