Letter 645

Date	12/24 November 1877
Addressed to	Aleksandra Davydova
Where written	Venice
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 17, л. 42–43)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 313–314 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 235–237 (abridged)

Text and Translation

Portions of the text indicated by ellipses "[...]" have been effaced in the original letter, and cannot be deciphered.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Венеция 24/12 ноября 1877 г[ода] Милая и дорогая Саша! Сейчас я получил длинное письмо от А[нтонины] И[вановны]. Она все просит меня объяснить ей, почему я не остался жить с ней, и уговаривает сказать ей все откровенна. Но я, ей-Богу, не имею ничего сказать ей кроме того, что уже было сказано много раз. Я себя признаю виноватым, я отдаю справедливость её хорошим намерениям и её искренности и честности, — но я не могу с ней жить. Она выражала Толе подозрение, что, мой человек Михайла, лишившийся места вследствие моей женитьбы, ходил к колдунье и посредством её чар вложил в моё сердце ненависть к ней. Не могу же я подтвердить этого! Ей теперь представляется, что я сразу изменился к ней после Каменки. Я только могу удивляться, как она не замечала моего постепенного изнеможения в борьбе с своим сердцем. Правда, что в первое время я был с ней ласковее, потому что надеялся выйти победителем из этой борьбы. Но ведь уж и в то время мне случалось даже плакать при ней, — а она мне теперь пишет, что была тогда вполне счастлива! Но не в том дело. A[нтонина] И[вановна] в сегодняшнем письме пишет мне, что любит меня больше всего на свете. Я её прошу доказать мне это на деле. А доказать это она может, перестав на разные лады растравлять мои раны. Сегодняшнее письмо написано в самом любящем тоне. Оно очень длинно, полно самых благородных чувств, но тем не менее она спрашивает, за что я так безжалостно поступил с ней, чем она это заслужила! Господи! С какой же высоты, на какой площади нужно мне в тысячный раз говорить не за что, не за что, не за что, виноват, виноват, виноват! Когда же, наконец, это кончится! Вот что, Саша! Я должен побороть мою скромность и сказать тебе следующее. Кроме того, что я муж Антонины Ив[ановны], безжалостно с ней поступивший, кроме того, что она ни в чем не виновата, что она бедная [...] [и] т. д. и т. д., — а я полусумасшедший и безжалостный тиран её, — есть ещё одно обстоятельство. Я артист, который может и должен принести честь своей родине. Я чувствую в себе большую художественную силу. Я ещё не сделали десятой доли того, что могу сделать. И я хочу всеми силами души все это сделать. Между тем, я не могу теперь работать. Взгляни, пожалуйста, на мою историю с A[нтониной] И[вановной] с этой стороны. Скажи ей, чтоб она перестала терзать меня упрёками и угрозами лишить себя жизни. Пусть и она тоже поймёт это. Нужно дать мне возможность сделать все то на что я призван. Я болен, и клянусь тебе, близок к сумасшествию. Заклинаю её дать мне возможность успокоиться и начать работать, как следует. Я знаю, что Рубинштейн очень ясно дал ей почувствовать это, но теперь она все это позабыла. Она сделалась теперь самым безжалостным палачом моих [...] Бога, извини, [...] [соз]наю всю великость того добра, [которое] ты хочешь мне сделать. Но для моего полного успокоения [существует] одно только средство: дать мне хоть немножко позабыть все, через что я перешёл в последнее время. А для этого нужно, чтоб A[нтонина] И[вановна] перестала пытаться доискиваться до причин нашего разрыва. Пусть она будет моим другом, — но не нужно, по крайней мере теперь, возвращаться все к тому же: зачем, за что, отчего и т. д. и т. д. Я сам не знаю, зачем и за что. Ещё просьба. А[нтонина] И[вановна] пишет мне, что если она расстанется с тобой, то ей останется только покончить с собой. Таким образом, мне теперь приходится просить тебя, чтоб ты оставила её у себя. Ведь все равно я теперь ещё долго не возвращусь в Россию, и поэтому её присутствие у тебя не повлечёт, отдаления моего пребывания среди вас. Толя скоро будет в Каменке. Обнимаю тебя крепко, нежно. Я всех вас люблю со всей силой, на какую способен. Твои, П. Чайковский

Venice 24/12 November 1877 Dear and good Sasha! I have just received a long letter from Antonina Ivanovna. She keeps asking me to explain to her why I did not stay to live with her, and she implores me to tell her everything frankly. But I, by God, have nothing to say to her besides that which has already been said many times. I admit that I am guilty, I give justice to her good intentions and her sincerity and honesty — but I cannot live with her. She expressed her suspicion to Tolya that my man Mikhail, being deprived of his position as a result of my marriage, had gone to a witch and by means of her spells had instilled hatred for her in my heart. I am unable to confirm this! She now imagines that I abruptly changed towards her after Kamenka. I can only wonder how she did not notice my increasing weariness from the struggle with my heart. It is true that at first I was more affectionate towards her, because I hoped to emerge victorious from this struggle. But even then I had occasion to weep in front of her — and now she writes to me that we were completely happy then! But that is not the matter. Antonina Ivanovna writes to me in today's letter that she loves me more than anything in the world. I ask her to demonstrate this fact to me. And she can do so by ceasing to aggravate my wounds in a variety of ways. Today's letter is written in the most loving tone. It is very long, full of the noblest sentiments, but nevertheless she asks why I treated her so mercilessly, what did she do to deserve this! Lord! From what height, from what square do I need to declare for the thousandth's time, nothing, nothing, it's my fault, my fault, I am to blame! When will this finally end! This is the matter, Sasha! I must overcome my modesty and tell you the following. Besides the fact that I am Antonina Ivanovna's husband, who treated her mercilessly, besides the fact that she is not guilty of anything, that she is poor [...] etc. etc. — and I am half-mad and a merciless tyrant towards her — there is one further circumstance. I am an artist who can, and must, bring honour to his homeland. I feel a great artistic power within myself. I have yet to do a tenth of what I can do. And I want to do this with all the power of my soul. Meanwhile, I cannot work now. Please, look at my story with Antonina Ivanovna from this aspect. Tell her to stop tormenting me with reproaches and threats to take her own life. Let her understand this too. I must be given the opportunity to do everything that I am called to do. I am ill, and I swear to you, close to madness. I implore her to give me the opportunity to be at peace, and start to work as I ought to. I know that Rubinstein made these feelings very clear to her, but now she has forgotten all this. She has now become the most merciless executioner of my [...] God, forgive, [...] realise the full magnitude of the good that you want to do me. But there is only one way I can attain complete peace of mind: to allow me to forget, at least for a little while, everything that I have endured recently. And for this, it is essential that Antonina Ivanovna stop trying to seek reasons for our separation. Let her be my friend — but there is no need, at least for now, to return to the same old: "why, what, wherefore, etc. etc. I myself do not know the whys and wherefores. Another request. Antonina Ivanovna writes to me that if she parts ways from me, then it only remains for her to end it all. Therefore, I have to ask that you keep her with you. After all, I shall not be returning to Russia for a long time, and so while staying with you she will not be further estranged from me. Tolya will soon be in Kamenka. I hug you warmly, tenderly. I love you all with all the strength I can muster. Yours, P. Tchaikovsky