Letter 650

Date	18/30 November 1877
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Venice
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 3089)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 46–48 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 1 (1934), p. 84–87 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 242–244 To my best friend. Correspondence between Tchaikovsky and Nadezhda von Meck (1876-1878) (1993), p. 74–76 (English translation)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Nick Winter

Венеция 18/30 ноября 1877 Третьего дня я излил Вам своё негодование на итальянские почты и беспорядки, обвиняя их в неполучении от Вас до сих пор письма, — а вчера получил Вашу телеграмму, из которой усмотрел, что я во всем виноват, так как своими беспрестанными изменениями планов путешествия ставлю Вас в невозможность писать мне письма с уверенностью, что они дойдут. Сегодня я посылал в Hôtel S[an] Gallo, но письма Вашего ещё нет; зато мне принесли Вашу телеграмму, в которой Вы спрашиваете, получил ли я lettre chargée. Я на неё ответил тотчас же, хотя с уверенностью могу предположить, что письмо моё, с изложением целого ряда различных треволнений по поводу получения вышеозначенного письма, уже получено Вами. Мне очень совестно и досадно, что своей безалаберностью я причиняю Вам беспокойства. Простите, добрый и милый друг мой. Несколько дней, проведённых мною в Венеции, очень были для меня благотворны. Во-1-х, я позанялся, и настолько усердно, что брат отвезёт совершенно готовую 2-ю картину оперы к Рубинштейну. Во-2-х, я чувствую облегчение своему нездоровью, хотя вчера вечером было мне не особенно хорошо; но это я объясняю маленькой простудой. В-3-х, я полюбил очень Венецию, я даже начинаю влюбляться в эту красавицу и решился, проводивши брата, вернуться сюда. Не смейтесь, ради Бога, над моей изменчивостью, нерешительностью... Но на этот раз я сообщаю Вам не предположение, а положительное решение. Я даже нанял себе очень милое помещение на Riva dei Schiavoni в Hôtel Beau Rivage. Вчера и сегодня я много бегал по городу, ища подходящего помещения. Сначала я хотел нанять меблированную комнату и осмотрел их целую массу. Везде грязно, хотя везде поместительно, везде больше, чем мне нужно, и хотя относительно недорого, но неуютно, неудобно. Сезон в Венеции очень плох, иностранцев мало, и везде, куда я появлялся смотреть квартиры, меня принимали с распростёртыми объятиями, с уверениями, что я буду принят как родной, что за мной будут ухаживать и т. д. Из массы этих квартир я не знал, на какую мне решиться, как вдруг сегодня зашёл в Hôtel Beau Rivage, который показался мне скромным, чистеньким и где я нашёл совершенно подходящие две комнаты, правда, в 4 этаже, но с прелестным видом на лагуны, остров S[an] Giorgio, Lido и т. д. Завтра я еду в Вену, где проведу дня 3–4 с братом и потом мы расстанемся. Я думаю об этом моменте с ужасом. Одиночество для меня теперь ужасно, а знакомиться с новыми людьми я ненавижу и не умею. В Вене я найду своего слугу, которого я принуждён был выписать, чтобы избегнуть безусловного одиночества. Возвратившись из Вены, я примусь за симфонию, за нашу симфонию, и не встану с места, пока не окончу её. Вы услышите её, наверное, в этом сезоне. Знаете, что меня бесит в Венеции? Это продавцы вечерних газет. Если гуляешь по площади св[ятого] Марка, то со всех сторон слышишь: «Il Тempо», «Il Tempo», Signori, «La gazzetta di Venezia», di Vittoria di Turchi!...» Эта виттория di Turchi повторяется каждый вечер. Почему они не кричат о наших действительных победах, а стараются приманить покупателей вымышленными турецкими? Неужели и мирная, красивая Венеция, потерявшая некогда в борьбе с теми же турками своё могущество, дышит всё-таки общею всем западным европейцам ненавистью к России? Вчера я вышел из себя и пристал к одному из крикунов: «ma dоve la vittoria?». Оказалось, что под vittori'ей он разумеет турецкое известие о какой-то рекогносцировке, где несколько сот русских были будто бы побиты. «Так разве это победа?» — продолжал я грозным голосом допрашивать его. Я плохо понял ответ его, но кричать Vittoriа он перестал. В сущности, нельзя не отдать справедливости добродушию, учтивости, готовности на услуги итальянцев. Это особенно кидается в глаза людям, приехавшим из Швейцарии, где народ так угрюм, неласков, неподатлив на шутки. Сегодня, когда я проходил мимо крикуна, он учтиво поклонился и вместо grande vittoria di Turchi, которою оглашали воздух другие газетчики, крикнул мне вслед: «Grande combattimento a Plevna, vittoria dei Russi!». Я знал, что он врёт, но это мне было приятно как проявление деликатности простого человека... Когда же кончится, наконец, эта ужасная война! Война, в которой такие относительно ничтожные результаты добыты такой ужасной ценой! А между тем, драться нужно до тех пор, пока в лоск не будет положен враг. Эта война не может кончиться компромиссами и взаимными уступками. Тот или другой должен быть подавлен. Но как совестно требовать такой борьбы до последней крайности, до последней капли крови, когда сам сидишь в уютной, хорошо освещённой комнате, сытый, обеспеченный от непогоды и от физического страдания... Вот уж от нравственного страдания никто не обеспечен. Что касается меня, то есть одно средство, могущее заглушить его: это труд. Но и работать не всегда хватает сил. Боже мой! если бы я только мог снова найти в себе силы и бодрости к новым трудам! Теперь я могу только доканчивать и доделывать старые. В Неаполе издаётся по случаю открытия памятника Веllini альбом пьес, к участию в котором приглашены многие иностранные сочинители. Получил и я приглашение с месяц тому назад. Я отвечал, что напишу к сроку (к 1-му декабря). Но срок подходит. Случилось то, чего со мной до сих пор никогда не бывало. Я не мог выжать из себя ни одной нотки! Я опоздал, я невольно обманул издателей альбома... Но надежды я не теряю. Кончу симфонию, кончу оперу, а там увидим. Прощайте, дорогой, милый друг, и простите за причиняемое Вам беспокойство. Ваш преданный друг. П. Чайковский

Venice 18/30 November 1877 The day before yesterday, I poured out to you all my indignation with the Italian postal service and its chaotic state, blaming it for not having yet received your letter, and then yesterday I received your telegram from which I realised that I am myself entirely to blame, since with my endlessly changing travel plans I have made it impossible for you to send me letters knowing for certain that they will reach me. Today I sent someone to enquire at the Hôtel San Gallo. Your letter had still not arrived, but they brought me your telegram in which you asked whether I had received the lettre chargée . I replied to it immediately, although I can certainly imagine that you will already have received my letter in which I set out the whole series of various perturbations involved in receiving the above-mentioned letter. I feel embarrassed and annoyed that I have caused you such concern through my own lack of organisation. Forgive me, my dear, sweet friend. The few days I spent in Venice did me a power of good. First of all, I did some work, in fact with such zeal that my brother is taking to Rubinstein the completely finished second scene of the opera. Secondly, I feel my indisposition is somewhat alleviated, although yesterday evening I was not very well, which I put down to a slight chill. Thirdly, I have taken a great liking for Venice and am even beginning to fall in love with this beautiful lady - I have decided that once I see my brother off I shall come back here. For God's sake, don't laugh at my inconstancy and indecision... But what I am saying to you now is not just an intention but a definitive decision. I have even rented some very nice lodgings at the Hôtel Beau Rivage on the Riva dei Schiavoni. Yesterday and today I did a good deal of running around town looking for suitable lodgings. My first preference was to rent a furnished room and looked over a large number of them. They were all filthy, and although spacious, were bigger than I need and, although relatively inexpensive, all very uncomfortable and inconvenient. The season in Venice is going badly with few foreigners around, so wherever I went to look at flats I was received with open arms and assurances that I would be treated like one of the family and looked after, etc. I was in a quandary as to which one of these many flats to choose, when today I suddenly called in at the Hôtel Beau Rivage, which appeared to be modest and clean and where I found two perfectly suitable rooms - admittedly on the 3rd floor, but with a quite charming view of the lagoons, the island of San Giorgio and the Lido, etc. Tomorrow I go to Vienna, where I will spend 3 or 4 days with my brother before we part. I think of this moment with horror. For me solitude is now terrible, but I hate making new acquaintances and am very bad at it. In Vienna I am to find my manservant: I was compelled to send for him in order to avoid absolute solitude. When I return from Vienna, I shall set to work on the symphony, our symphony, and will not rise until I have finished it. You will probably hear it in this season. Do you know what annoys me in Venice? The evening newspaper sellers. If you walk around St Mark's Square, then all you can hear from all sides is: "Il Тempо", "Il Tempo", Signori, "La gazzetta di Venezia, di Vittoria di Turchi!...". This victory di Turchi is repeated every evening. Why do they not shout about our real victories but try to entice buyers by the imaginary Turkish ones? How can it be that peaceful, beautiful Venice, which once lost its own power to those self same Turks, is inspired by that hatred of Russia so common to all west Europeans? Yesterday I was so angry I took issue with one of those shouting: "ma dove la vittoria?" It turned it that by vittoria he meant the Turkish news about some piece of reconnaissance where supposedly several hundred Russians were killed. "Do you call that a victory?" I continued to interrogate him in an angry voice. I did not understand his reply well, but he stopped shouting Vittoria. In reality, one has to acknowledge the Italians' good spirits, courtesy and willingness to be of service. It is particularly noticeable to those coming from Switzerland where the people are sullen, reserved and insensitive to jokes. Today, when I walked past my shouter he bowed respectfully and instead of grande vittoria di Turchï, which all the other newspaper-sellers were giving vent to, he shouted after me: "Grande combattimento a Plevna, vittoria dei Russi!" . I knew he was lying but I very much enjoyed this example of a simple fellow's civility. When, oh when will it finally end, this dreadful war! A war in which such relatively insignificant results are had at such a dreadful price! But of course we have to fight until the enemy is completely done down. This war cannot end through compromises and mutual concessions. One or other side must be crushed. But how shameful it is to demand such a struggle to the very end, to the last drop of blood, when one is sitting in a comfortable, well-lit room, is well fed and well protected from the bad weather and from physical suffering... But of course no-one is immune from moral suffering. As for me, there is only one means of alleviating it, and that is work. But I do not always have the strength to work. My God! If I could only find within myself the strength and boldness to undertake new compositions! At the moment I can only revise and complete the old ones. In Naples they are publishing an album of pieces to make the opening of a monument to Bellini, and have asked many foreign composers to contribute. I too received an invitation about a month ago. I replied that I would write something by the deadline (1 December). But the deadline is fast approaching. Something quite unprecedented has happened: I have not been able to squeeze a single note out of myself! I have missed the deadline and have unintentionally let down the publishers of the album... But I have not abandoned all hope. I will complete the symphony, complete the opera and then let's see. Farewell my dear, kind friend, and apologies for any worry I have caused you. Your devoted friend, P. Tchaikovsky