Letter 660
| Date | 26 November/8 December 1877 |
|---|---|
| Addressed to | Nikolay Kashkin |
| Where written | Vienna |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 212) |
| Publication | Воспоминания о П. И. Чайковском (1896), p. 113–114 (abridged) Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 52–53 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 258–260 (abridged) |
Text
| Russian text (original) |
Милый Кашкин!
Как меня обрадовало твое, хотя и краткое письмо! Вместе с тем я злюсь, что ты меня предупредил. Чуть ли не с первого дня моего бегства из Москвы я все собирался войти с тобой в письменные правильные и периодические сношения. Ты один из людей, на которых я с большим удовольствием останавливаюсь, когда погружаюсь в воспоминания, и переписываться с тобой будет мне очень отрадно. Представь себе что я ничего почти не знаю из Консерваторских обстоятельств. Я получаю из Москвы только письма от П. И. Юргенсона (очень милые) и от Рубинштейна. Первый, хотя и извещает меня о некоторых событиях, как-то..: о своем переезде, о том или другом неу давшемся кутеже, о 1-ом концерте, — но о Консерватории ничего. Второй тоже не вдавался в подробности о Консерватории, а мне очень хочется знать многое. Ты знаешь, что я не ахти как люблю своё профессорство, что терпеть не могу свои классы, — но десятилетняя привычка сделала то, что я всё-таки очень близко к сердцу принимаю благополучие Консерватории. Я люблю ее, как арену деятельности нескольких людей, к которым я оказался очень привязанным. Говорю: оказался, ибо только в разлуке я вполне сознал всю силу этой привязанности. Чтоб долго не распространяться, скажу тебе следующее. Можно ли, напр[имер], прожить несколько месяцев, не видя и не встречаясь ежедневно с Карлушей! Он необходим для моего душевного спокойствия, как воздух и еда нужны для моей плоти. Плоть моя довольно благополучна. Подобно Горбуновской старухе у меня «где болит, где подживает», но в результате я все тот же здоровяк, каким, в сущности, всегда был. Вот что касается души, то она получила такую рану, от которой, мне кажется, я никогда не оправлюсь. В сущности, мне кажется, что я un homme fini. Я, конечно, возвращусь 1-го сент[ября] 1878 г. в Консерваторию, я буду по-прежнему преподавать гармонию, буду испытывать приятные ощущения, чувствуя себя в близости старых друзей, но прежнего не вернуть никогда, никогда. Что-то такое во мне надорвалось, крылья подрезаны и высоко летать я уж наверно не буду. Теперь я не без усердия работаю над оперой и симфонией. Я их инструментую, как бы они были сочинены кем-то другим. Сообщу тебе очень знаменательный факт. В Неаполе собираются издавать какой-то альбом по случаю открытия памятника Bellini, и к соучастию в этом альбоме приглашён был в числе бесчисленного множества композиторов и я. Я отвечал, что пришлю свою пиэсу к сроку. Я два месяца пытался чуть не каждый день написать эту пиэсу; срок прошел, и я надул издателя альбома (Lauro Rossi), точно так же, ,как Ларош надул Стасюлевича и многих других. Я не мог выжать из себя ни одной живой нотки! Факт любопытный. Не стану тебе рассказывать, что со мной произошло с тех пор, как мы расстались. Это было бы слишком долго. Всего лучше мне было в Кларане, в Швейцарии, где я прожил вдвоем с братом 3 недели очень тихо и очень покойно среди величественной при роды и в абсолютном уединении. Путешествие в Италию было чистым безумием. Её богатство, её ослепительная роскошь только бесили и раздражали меня. Нужно было (для брата) ходить по музеям и галереям, а я был в состоянии совершенной неспособности проникаться какими бы то ни было художественными красотами. Притом я безусловно не могу выносить городского шума. Венеция мне понравилась тем, что в ней очень тихо. Я хочу, проводивши брата, который едет на днях в Россию, попытаться утвердиться на несколько времени в царице Адриатики*. Здесь, в Вене я встретился с Котеком; это мне очень приятно. Нам втроем очень весело. Разумеется, ни у кого из лиц музыкального мира я не был и ужасно боюсь встретиться с Доором. В театре был несколько раз; слышал «Водовоза» Керубини, от которого пришёл в восторг, «Валкирию» Вагнера, из которой вынес воспоминание о двух, трёх чудных минутах и целом океане скуки и полнейшей пустоты, оправленной в претенциозную глубину и силу, но, главное, слышал гениальную в своем роде музыку к балету «Sylvia» соч[инения] Léo Delibes. Я уж прежде познакомился по клавираусцугу с этой чудной музыкой, нов великолепном исполнении Венского. оркестра она меня просто очаровала, особенно в первой части. «Озеро лебедей» чистое говно в сравнении с «Sylvia». Вчера мы с Котеком играли в 4 руки симфонию Брамса. Боже, что это за мерзость! Мне кажется, что вся будущность музыки теперь во Франции. За последние года я не знаю ничего, что бы меня серьёзно очаровало, кроме «Carmen» Bizet и балета Léo Delibes'а. Прощай, дружище. Если будешь писать мне, то несказанно обяжешь. Твой П. Чайковский P. S. Однако насчёт Мамонтовой я и забыл тебе написать. Скажи ей, что я сделал распоряжение, чтобы мне прислали песни и что в скором времени я их доставлю ей. Впрочем, ещё лучше она сделает, если велит пере писать мне сызнова мелодии и я их сызнова сделаю. Мои вещи перевезены и я не знаю, сумеют ли найти без меня тетрадь с песнями. Пожалуйста, в своемответе коснись следующего:
Адресуй ответ так: Italie, Venise, Riva dei Schiavoni, Hôtel Beau-Rivage Целую тебя. Твой, П. Чайковский |
