Letter 667
| Date | 2/14 December 1877 |
|---|---|
| Addressed to | Aleksandra Davydova and Lev Davydov |
| Where written | Venice |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 17, л. 48–49) |
| Publication | П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 320–321 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 269–271 |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Венеция 2/14 дек[абря] Милые и дорогие Саша и Лева!
Сегодня я приехал в Венецию и нашёл здесь ваши письма. Они мне доставили много утешенья. Я было совсем отчаялся насчёт пребывания в Каменке. Теперь она для меня снова, открыта. Саша, голубушка! Ради Бога, не думай, что я хоть на минуту сердился на тебя! Мне просто было неизъяснимо мучительно думать, что А[нтонина] И[вановна] у вас. Её присутствие в Каменке лишило для меня своего престижа то тёплое гнёздышко, на которое я всегда рассчитывал и в котором привык почерпать душевные силы для борьбы с жизнью. В тяжёлые минуты я всегда обращался мысленно к Каменке и в ней чувствовал верное прибежище для себя. Между тем, столь долгое пребывание А[нтонины] И[вановны] среди вас породило какую-то фальшь, что-то ложное и ненормальное в моих отношениях к вам. Это мне было ужасно тяжело. Теперь, после ваших последних двух писем, Каменка для меня снова открыта, и если не сейчас, то в не очень отдалённом будущем я непременно явлюсь туда, чтобы окончательно выздороветь. Я действительно подал какие-то отдалённые надежды А[нтонине] И[вановне] в моем последнем письме! И это тем более дурно, что я лгал говоря ей, что не ручаюсь за то, что со мной будет впоследствии. Я наверное знаю, что лучше умру, чем снова сойдусь с ней. Но я уж решительно не знал, что ей сказать, чтоб хоть на время отделаться от её писем, которые мне наносили столько зла, что и сказать нельзя. Теперь, совокупно с Толей, я думаю, что вы, наконец, удалили её. Я пишу это письмо с величайшим трудом. Вот уже третий день, что я расстался с Толей и испытываю такую ужасную, такую ядовитую тоску и боль в сердце, что у меня нет сил сообразить и двух мыслей. Только теперь, когда он уехал, я вполне сознал, как было для меня благодетельно его присутствие, как я ему много обязан и как я люблю его. Я имел глупость возвратиться сюда, где ещё так недавно мы были вместе. Боже мой, до чего мне противна Венеция, до чего мне скучно! Я просто с ума схожу. Ваши письма пришли сегодня очень кстати. Теперь, как отдалённая заря, для меня заблистала надежда попасть к вам. Мне кажется, что будет достаточно одного мгновения, чтобы сделаться снова совершенно здоровым человеком. Стоит только увидать вас всех вместе, чтобы помириться с самым лютым горестным чувством. Лева! Насчёт денег я не буду писать тебе сегодня. Толя, я думаю, устроил мои дела с этой стороны. Я очень бы желал не брать у тебя денег. Ты совсем не такой богач, чтобы из-за моих глупостей тратить деньги. Положим, я отдам их, если останусь жив, но мало ли что может случиться. Я ни минуты не сомневался, что все, что вы делали, было делаемо ради меня и для меня. Пожалуйста, мой Ангел Саня, выкинь из головы мысль, что я когда-нибудь сердился на тебя. Я только страдал от мысли, что тебе из-за меня было так много забот и неприятностей. Кроме того, мне показалось, что Каменка или навсегда, или надолго для меня закрыта, и это приводило меня в отчаяние. Целую вас обоих столь же нежно, как и люблю. П. Чайковский |
Venice 2/14 December Today I arrived in Venice and found your letters here. They brought me much comfort. I had altogether despaired of staying at Kamenka. Now it is open to me again. Sasha, golubushka! For God's sake do not think for even a moment that I was angry with you! It was simply inexpressibly painful for me to think that Antonina Ivanovna was with you. Her presence in Kamenka deprived me of the prestige of that warm nest, on which I had always relied, and to which I had become used to drawing the strength of spirit to tackle life. In difficult moments, I always turned to Kamenka in my mind, and felt in it a true refuge for myself. Meanwhile, Antonina Ivanovna's prolonged stay amongst you gave rise to some sort of falseness, to something artificial and abnormal in my relations with you. This was awfully difficult for me. Now, after your last two letters, Kamenka is open to me again, and if not now, then in the not-too-distant future, I shall certainly go there to fully recover. I actually did give some distant hope to Antonina Ivanovna in my last letter! And this is all the worse, because I lied when I told her that I could not guarantee what would happen to me subsequently. I surely know that I would sooner die than reconcile with her. But I really did not know what to say to her to free myself from her letters, which were more harmful to me than I can even say. Now, along with Tolya, I think that you have finally seen her off. I am writing this letter with the utmost difficulty. It is already three days since I parted ways with Tolya, and I feel such an awful, poisonous longing and pain in my heart that I do not have the strength to hold two thoughts. Only now that he has left, have I fully realised how beneficial his presence was for me, how much I owe him, and how much I love him. I was foolish enough to come back here, where we had been together so recently. My God, how horrid Venice is to me, how miserable it is! I am simply going out of my mind. Your letters came today at the most opportune moment. Now, like a distant dawn, the hope of seeing you shines brightly for me. It seems to me that a single moment will be enough for me to completely restore my health. I only need to see you all together in order to overcome the power of the most miserable feelings. Lyova! I shall not write to you about the money today. I think that Tolya has seen to this aspect of my affairs. I should very much not like to borrow money from you. You are not at all wealthy enough to squander money on my foolishness. Let us say that I shall give it back, provided I remain alive, but who knows what might happen. I have never doubted for a moment that everything you did was done for my and for my sake. Please, my Angel Sasha, put any idea that I was ever angry with you out of your head. I only suffered from the thought that you had so many worries and unpleasantness because of me. Besides this, it seemed to me that Kamenka was closed to me, either forever or for a long while, and this that drove me to despair. I kiss you both as tenderly as I love you. P. Tchaikovsky |
