Letter 670

Date	2/14 December–3/15 December 1877
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Venice
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1118)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 321–322 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 274 (abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Венеция 14/2 дек[абр] Сегодня я послал тебе письмо, написанное в 7 часов вечера. Теперь 12 часов ночи, Алёша давно спит, а я, прочитавши две газеты, выпивши бутылочку киршвассеру и вследствие этого ставши значительно покойнее, получил неудержимую охоту ещё раз написать тебе, но перо куда-то девалось. Алёшу будить не хочется, и поэтому пишу карандашом, который попался под руку. Я очень недоволен отелем. Когда я вошёл в комнаты, то они оказались приготовленными только в том смысле, что печки были страшно натоплены. Мебели ужасно мало, очень тесно и стол для писания маленький и шатающийся. Помнишь ли, что было сговорено, что Алёша будет обедать с Direttore и что при этом им будет даваться вино. Сегодня этого не сделали, и когда я спросил почему, то сказали, что надо платить особенно. Положим, Алёша вина не любит, но всё-таки скверно. В 6 часов, когда стало совсем темно, я потребовал согласно уговору лампу (помнишь, она была в счёту). Девка возвратилась, сказав, что надо платить особо. Я сделал страшную сцену, кричал, позвал Direttore и, будучи очень нервен, чуть не приколотил его. Результатом вышло то, что завтра лампа будет. У знав, что за table d'hot'ом обедают всего четыре человека, т. е. прусский барон с женой и какой-то австриец с женой, я ужаснулся. Я спросил, нельзя ли мне обедать за особым столом? оказалось, что можно. Поощрённый этим я спросил, нельзя ли мне обедать с Алёшей? И на это согласились, но с тем, чтобы мы обедали и завтракали не в большой столовой, а рядом. Сегодня в 9-ом часу вместо обеда, от которого мы отказались, нам дали ужинать в этой боковой зале. Я очень рад, что избавлен от прусского барона. Ужин был очень порядочный. После ужина мы ходили гулять. Пили кофе на нашем месте, ходили гулять по нашей улице по направлению Grand Hôtel. Это было для меня и больно и сладко. Толичка! Как мне высказать тебе, до чего я тебя люблю! Но здесь я едва ли буду в состоянии долго остаться! Слишком больно! Получил письмо от M[ada]me Mayor, необыкновенно милое. Она с грустью сообщает, что кроме больных немок нет никого. Думаю, что не выдержу здесь месяца и поеду туда, хотя и там будет больно и сладко! Надеюсь, что сегодня хорошо буду спать вследствие выпивки. Завтра утром попробую заняться симфонией и надеюсь, что будет лучше... Целую тебя нежно; обнимаю тебя со всею силой, на какую способен. Жду депеши от тебя. В эту минуту ты уже спишь в Каменке. Твой П. Чайковский

Venice 14/2 December I sent you a letter today, written at 7 o'clock in the evening. It's now 12 o'clock at night. Alyosha has been asleep for ages, and I, having read two newspapers, drunk a bottle of kirschwasser, and thereby having become much calmer, have an irresistible desire to write to you again, but the pen has vanished somewhere. I don't want to wake Alyosha, so I'm writing with a pencil that happens to be at hand. I am most displeased with the hotel. When I entered the rooms, I found they were prepared only in the sense that the stoves were terribly hot. There was awfully little furniture, it was very cramped, and the writing desk was small and wobbly. Do you remember that it was agreed that Alyosha would dine with the Direttore and at the same time he would be given wine? They didn't do so today, and when I enquired why, they said that it was necessary to pay more for this. Let us say that Aloysha does not like wine, but this is poor all the same. At 6 o'clock, once it became altogether dark, I insisted on a lamp, as had been agreed (you recall, it was included in the bill). The girl came back, saying that we had to pay more. I made a terrible scene, shouted, called for the Direttore and, being very agitated, almost struck him. The result was that the lamp will be there tomorrow. Having learned that only four people were dining at the table d'hôte, i.e. a Prussian baron and some Austrian with their wives, I was horrified. I asked if I could dine at a special table? It turned out that I could. Encouraged by this, I asked if I could dine with Alosha? They agreed to this too, but on condition that we would have dinner and lunch not in the large dining room, but nearby. Today at 9 o'clock, instead of dinner, which we declined, we were given supper in this side room. I'm very glad to be rid of the Prussian baron. The supper was very decent. After supper we went out for a walk. We drank coffee in our place, went for a stroll along our street, in the direction of the Grand Hôtel. This was both bitter and sweet for me. Tolichka! How can I tell you how much I love you. But I'm unlikely to be able to stay here for long. It is too painful! I received a letter from Madame Mayor, an exceptionally sweet one. She sadly reports that besides some convalescing German women, there is no one. I don't think I'll be able to bear a month here, and shall go there, although it will be bitter and sweet there too! I hope to sleep well today due to the drinking. Tomorrow morning I'll attempt to work on the symphony, in the hope that it will be better... I kiss you tenderly, hug you with all the strength I can muster. I'm waiting for a dispatch from you. At this moment you are already asleep in Kamenka. Yours P. Tchaikovsky